Старушка-молодушка и новогоднее чудо(вище)
Шрифт:
Неважно.
Один раз можно и нарушить этикет.
Его Сиятельство долго, внимательно смотрел мне в глаза, будто что-то искал в их глубине, затем кивнул и сказал:
— Надо одеться. Снаружи холодно.
И тут же сверху на нас упали мое манто и роскошный подбитый мехом плащ графа. Лунет постаралась.
Жестом Реймон Марцелл пригласил меня к стеклянной двери, скованной морозными узорами.
Перила террасы оледенели, ветер носил в воздухе снежную крупу, но под крышу, где мы остановились, особо не задувало.
Из гостиной сквозь стекла, покрытые белой коркой, на
— Признаться, мне крайне неудобно. Я не приготовил для вас никакого подарка, — сказал Реймон Марцелл.
Мы по-прежнему стояли очень близко друг к другу. Гораздо ближе, чем позволяли приличия.
— Вы же не знали о празднике, — махнула я рукой, не понимая, отчего так быстро бьется сердце, почему я сама не своя от волнения.
Подол моей длинной юбки задевал штаны графа. Носки моих легких туфелек из ткани и его грубых кожаных сапог соприкасались.
— Тем более мой подарок очень скромный, — я чувствовала, как немеют губы, а язык начинает заплетаться. К ночи мороз окреп, а мне в моем тонком платье и расстегнутом коротком манто было душно, как знойным летом. — Не уверена, что вам понравится. Что можно подарить человеку, у которого все есть?
Пальцы нервно теребили ручки бумажного пакета.
— Вы ошибаетесь, Мэри, — вздохнул Его Сиятельство. — Я человек, у которого нет ничего. Ни полноценной жизни, ни достаточно времени на то, что я хочу. Только золото. А что золото? На него можно купить часы, — он достал из пальто свои карманные, с тяжелой серебряной крышкой и показал мне, — но не время. Вы, Мэри, уже сделали мне подарок. Лучший подарок, который только можно вообразить. Этот праздник, — граф кивнул на подсвеченное со стороны гостиной окно. — Этот стол, полный угощений. Эти люди. Настоящие, живые люди вокруг меня. Возможность почувствовать себя нормальным.
Я опустила взгляд, зардевшись, как девчонка.
— Вы наполнили мой замок домашним уютом, — продолжал Реймон Марцелл горячо и проникновенно. — Вместо сна развлекали меня по ночам разговорами, хотя это не входило в ваши обязанности. Впервые за тридцать лет у меня появился интересный собеседник. Я ощутил… заботу. Да, заботу. Вы заботились обо мне, Мэри. И я уверен, что ваш подарок, — он аккуратно забрал из моих рук хрустящий пакет, — я уверен, что там еще одно проявление вашей заботы обо мне.
Мое сердце колотилось как бешеное, аж в ушах шумело от тока крови.
Под завывания ветра Его Сиятельство развернул бумагу и вытащил наружу теплый вязанный свитер.
— Я же говорил, — расплылся он в широкой улыбке.
Я не могла пошевелиться. Оцепенела от бури охвативших меня чувств.
Реймон Марцелл ласково гладил пальцами объемный узор из толстой пряжи.
— Вы не купили безделушку в первой попавшейся лавке. Каждый вечер вы брали в руки спицы и посвящали мне свои мысли, время, силы. Сколько дней вы вязали для меня эту вещь?
— Три недели, — шепнула я, чувствуя, как моя грудь наполняется огнем.
Мир вокруг исчез, сжался до пятачка пола у балконной двери. Не смея поднять взгляд, я смотрела на меховой ворот мужского пальто. На черные ворсинки, льнущие к белому горлу.
— Три недели, — повторил Реймон Марцелл.
Холодные пальцы нежно взяли мой подбородок и заставили запрокинуть голову. Не успела я ни о чем подумать, как жесткие властные губы украли у меня поцелуй.
Реймон целовал меня. Одной рукой прижимал к себе, а другой приподнимал черный платок-маску, освобождая губы. Я все еще не видела его лица полностью, но губы были гладкими, без рубцов и ожогов. Я не чувствовала ничего необычного, не угадывала ни малейшего намека на уродство. Что же тогда он прятал под этой своей неизменной тряпкой? Чего стеснялся?
Поцелуй длился и длился. Никто из нас не закрыл глаза. Хотя и считалось, что в темноте, когда отвергаешь один из органов чувств, ощущения обостряются, мы хотели видеть друг друга, ни на секунду не размыкать ни объятий, ни взглядов.
Стылое дыхание зимы проникло в наше убежище под крышей террасы. Ветер усилился и теперь яростно терзал мою юбку, то прибивая ее к ногам, то надувая колоколом. Но мне не было холодно. Мне было горячо. Так горячо, что казалось, я не выдержу, сгорю дотла, мой внутренний пожар вырвется наружу и испепелит нас обоих.
Широкая ладонь Реймона Марцелла лежала на моей спине. Я ощущала ее холод, ее властное давление между лопатками, дрожь страсти в длинных сильных пальцах, которые то и дело сжимались, загребая мех моего манто.
И у меня тряслись колени, подкашивались ноги.
В поисках опоры я, как безумная, цеплялась за плечи моего прекрасного графа и впервые в жизни была так близка к тому, чтобы лишиться чувств.
А он…
Он льнул ко мне, будто к единственному источнику тепла посреди неистовой снежной бури. Словно он — ужасно уставший, замерзший путник, наконец отыскавший в ледяной пустыне свой оазис, окоченевший скиталец, дорвавшийся до спасительного огня.
Как же, должно быть, убивало его одиночество все эти тридцать лет! Как же сильно он замерз за эти годы! Наверняка отчаялся и потерял веру в будущее.
Да и сейчас у него было так мало времени, чтобы согреться. Часы в кармане его пальто громко отсчитывали истекающие секунды.
Скоро он опять сбежит. Растает в темноте, как призрак. Покинет меня до следующей ночи.
Реймон углубил поцелуй. Его рука скользнула вверх по моей спине и зарылась в волосы на затылке. Предвкушая разлуку, он набросился на мои губы с бешеной страстью — в последние мгновения урвать побольше, насытиться впрок, хотя бы немного утолить мучительную жажду ласки.
Но вот волшебство закончилось. Тяжело дыша, Реймон Марцелл отстранился. Напоследок его пальцы с трепетной нежностью огладили мою щеку.
Во взгляде Его Сиятельства горел ненасытный, животный голод, однако даже сильные эмоции не заставили его потерять бдительность. Разорвав поцелуй, граф сразу вернул платок на место.
— Простите, Мэри, — прошептал Реймон Марцелл, наклоняясь за свитером. В порыве страсти он, забывшись, уронил его к нашим ногам. — Я не должен был. — Граф глубоко вздохнул. — Но я должен был. Понимаете?