Старый дом и его обитатели

Безуглая Ирина

«Вот она, особенность нашего человеческого зрения, способность к зрительным иллюзиям, – вспомнила Люська рассказ ученого – оптика в одной из недавних передач. – Проверим». Преодолевая страх, она встала, подошла совсем близко к часам, села на полосатый коврик и стала пристально, стараясь не моргать, смотреть на зеленоватый выпуклый циферблат. Но стрелки не двигались. Зато неожиданно громко, заставив ее вздрогнуть, часы начали отбивать двенадцать раз. Она сидела на полу, не шелохнувшись, а через минуту почувствовала, что за спиной, там, где лестница спускалась с чердака, послышались шаги. Она медленно оглянулась.

…И снова увидела знакомое действо, процессию людей и зверей. Опять сверху вниз, не придерживаясь за перила, не глядя на узкие шаткие ступеньки и не боясь упасть, спускались люди в старинных одеждах, дети в карнавальных

костюмах, прыгали кошки и собаки, летали бабочки и стрекозы, сползла змея, скатился белый заяц. Но было и нечто новое. На этот раз сверху сыпались еще и цветы, листья клена, ягоды рябины, веточки жасмина, пушистой сирени и розового шиповника. Комната наполнилась прекрасными ароматами. В перерывах между громким боем часов откуда-то послышалась тихая нежная мелодия. Странные персонажи грустного бала надвигались прямо на нее, Люську. Она осторожно стала перемещаться вправо, влево, вперед, назад, опасаясь, что на нее сейчас кто-нибудь наступит. Но этого не происходило! И тогда у нее возникла догадка, что она для всех остается незамеченной, никто даже не чувствует ее присутствия. Чтобы убедиться в этом, она нарочно подставила ладонь на пути маленькой девочки играющей в салки с таким же карапузом в матроске. Оба они пробежали, не споткнувшись о преграду. Но самое удивительное, что и сама Люська, увидев, что девочка наступила на ее босые ноги своей ножкой в розовой туфельке, никак не ощутила этого прикосновения. Осмелев, Люська поднялась и стала прохаживаться среди гостей, продолжая непроизвольно увертываться от танцующих пар. Ей было очень любопытно потрогать материю и кружева старинных платьев, разглядеть сверкающие украшения. Но рука как бы «проскакивала» сквозь кружева и шелк. Еще и еще раз Люська осторожно, готовая отдернуть руку, отбежать и даже выскочить наружу, дотрагивалась до пышных роскошных платьев дам, блестящих брошек и кулонов на шеях, цветов на шляпках… Но ее пальцы снова проходили насквозь вещей, в пустоту. И ни одна из дам тоже никак не выражали удивления или возмущения ее неделикатными приставаниями.

Тогда Люська бесстрашно встала посередине комнаты, подставив себя под надвигающуюся процессию. Прямо на нее шли и шли вальсирующие пары, одна за другой, сновали детишки, шмыгал кролик между ногами, извивалась змея, бабочки садились то на прически, то на шляпки барышень, стоящих в сторонке. Но никто, казалось, не замечал неудобств и помех, во всяком случае, никто никак не реагировал на происходящее. Эти странные бестелесные фигуры проходили спокойно друг через друга, двигались плавно и строго по кругу, однако, не выходя за его границы, как будто там была пропасть. Осмелев до некоторого нахальства, Люська приблизилась к этим бестелесным фигурам, намереваясь провести еще один эксперимент.

Но тут раздался предпоследний, одиннадцатый удар часов, что означало окончание бала. Гости стали прощаться друг с другом, и вся толпа направилась к лестнице. Люська быстро схватила фонарик, включила. Свет заметался по всем углам, полу, потолку, стенам и лестнице. Но нигде не было никого, не осталось никаких следов пребывания стольких «людей», ни единого лепестка цветов, случайно упавшей брошки, пряжки, платочка, – ничего. Правда, в последний момент, когда замирал звук двенадцатого удара, Люське все же показалось, что вверху на последней ступеньке мелькнул и пропал подол вечернего бархатного платья. Впрочем, вполне возможно, ей это привиделось, как и весь парад.

«Все это лишь метаморфозы твоего богатого воображения», – наверняка сделала бы вывод Виолетта Сергеевна, наш школьный психолог, расскажи я ей свои ночные видения, – подумала Люська – Может, она и права? – Нет, нет, здесь другое. Я уже поняла. Все, что было сейчас и в предыдущие ночи, есть лишь невероятная способность к зрительным иллюзиям, которым обладает человеческий глаз», – рассудительно сказала сама себе Люська и провалилась в глубокий сон.

Когда солнце ярко осветило комнату, оказалось, что Люська так и заснула на полу, свернувшись калачиком на деревенском цветастом коврике, без подушки и одеяла, и не в ночнушке, а в майке и джинсах.

Люська поднялась, стояла, вспоминая виденный сон, удивляясь, как она могла в темноте разглядеть хоть что-нибудь или кого – ни будь. Она подошла к часам, вглядывалась в цифры, снова попыталась открыть выпуклую стеклянную крышку. Бесполезно. А мертвые стрелки застыли ровно на цифре 12, и сколько бы она не вглядывалась,

стараясь уловить малейшее движение, стрелки оставались на месте, притворяясь, что стоят так уже лет сто.

– Ну, хватит… Вы надо мной смеетесь, дамы, господа и милые детишки. А вы, старинные часы, делаете вид, что забыли или разучились отбивать время, хотите убедить меня, что вы сломались давным-давно. Нет, мне не показалось, я слышала ваши удары. Здесь уж точно не мои зрительные иллюзии и не мое «перезрелое воображение», – как любит выражаться русичка.

На кухне в новом доме лежала записка, где бабушка напоминала, что уехала в питомник и вернется к вечеру, что завтрак на столе, а обед в холодильнике и на плите. Наспех выпив какао, заглотнув бабушкин блинчик с творогом, Люська накинула рюкзак, предварительно положив туда фонарик, бутерброд с сыром, яблоко, воду и решительно направилась к старому дому.

Люська поставила ногу на первую ступеньку старой лестницы, ведущий на чердак, та недовольно скрипнула, передав свои стенания до самого верха. Люська ухмыльнулась: «Ну, ты и хитрюга, старая лестница. Вчера здесь спускалась и поднималась толпа народа, ты молчала, а сейчас жалуешься, как тебе тяжело. Ладно, скрипи дальше, я не буду обращать внимания. Я не боюсь».

Так, подбадривая себя, бормоча под нос все, что приходило в голову, стараясь сохранять независимость, не поддаться страху, Люська быстро поднялась сначала на балюстраду, оттуда по приставной лесенке к чердачной дверце, открыла ее и вошла в мастерскую. Ей было спокойно и даже весело. Она сбросила с плеч лямки рюкзака и стала обходить чердак, здороваясь с предметами и вещами, как старая знакомая.

– Привет, кувшинчики, горшочки и вазочки, – начала она, шутливо кланяясь перед полками с керамикой. – Добрый день, уважаемые шляпки, кепки, беретки, капоры, платочки, шали, – поздоровалась она и провела рукой по головным уборам, разложенным в беспорядке на средней полке. – Хелло, шузы, – совсем уж по-дружески приветствовала она многочисленные пары обуви, заполнившие нижние ряды полок.

Так она обошла помещение, еще раз осмотрев все, кроме картин. Она как будто оттягивала момент, когда повернет их, наконец, «лицом» к себе. Она как будто предчувствовала, что именно там найдет нечто объясняющее магию ее снов и немного побаивалась этого. Она медлила. Подошла к окошкам, посмотрела в каждое из трех, старясь хоть что-то разглядеть сквозь виноградные листья. Внезапно ей в голову пришла простая мысль. И как только раньше она не подумала об этом? Не мог же настоящий художник довольствоваться только светом этих трех маленьких окошек. Должен быть еще один источник освещения. Уверенная в своей догадке, она поставила табуретку на мощный дубовый стол с ножками в виде львиных лап и стала тыкать палкой в крышу, старясь нащупать «окно». Ничего не получалось, сколько бы она не упирала палкой в темные, изъеденные жучком – короедом балки или между ними. Она бы ударяла в потолок и дальше, но вдруг послышался какой-то угрожающий треск. Тут Люська уже испугалась не на шутку: старая крыша запросто могла рухнуть, бабушка не раз ей говорила об этой опасности. Она спрыгнула со стола и зачем-то быстро, без аппетита, съела бутерброд, запила водой и направилась в дальний угол, где возвышалась гора сложенных друг на друга картин.

Люська постояла немного, задрав голову к вершине картинной «пирамиды», потом подвинула табуретку, залезла на нее и потянула самую верхнюю картину. Она старалась тянуть медленно и осторожно, чтобы не сдвинуть всю «этажерку». Напрасно она беспокоилась. Гора картин, сваленных одна на другую, не поддавалась усилиям. Картины были как будто приклеены друг к и стояли твердо, недвижимо. Пришлось отказаться от первоначального плана и обратиться к нижним «этажам», где картины стояли вертикально.

Она подошла к длинному ряду картин у боковой стороны мастерской. Плотно прижатые одна к другой, они все вместе опирались одним ребром на стену. Люська стала вытаскивать первую картину в ряду. Но и тут ничего не вышло. И здесь рамы с холстами были стянуты друг с другом каким-то невидимым магнитом. Ничего не оставалось, как начать исследование с самого простого: снять старую выцветшую драпировку с мольберта, чьи деревянные мощные стойки, почерневшие от времени, уходили высоко к крыше. Таких громоздких станков давно уже не делали. Люська их видела только на картинах великих художников. Те рисовали автопортреты в своих мастерских, глядя в зеркало на собственное отражение.