Старый дом
Шрифт:
Угол был на том же месте, что и в комнате Капитана. Только не на втором этаже, а на первом. Картушка покачалась и застыла. Курсовая черта снова замерла над делением двести тридцать пять градусов. Вернее, уже двести тридцать три. А ещё точнее – двести тридцать два с половиной.
Вовка любил разглядывать стены в комнате Старого Капитана. Любил морские карты, совсем не похожие на те, что в учебниках, любил фотографии пароходов. Любил даже большого крючконосого идола, которого Капитан привез
Лицо бородатого человека было неприветливым. Одну щеку от глаза до губы пересекал шрам. Человек смотрел на Вовку (а может быть, мимо Вовки) угрюмо и неодобрительно. И Вовка прятал глаза.
Один раз он спросил:
– Это кто? Писатель?
– Нет, что ты, – сказал Старый Капитан.
– А кто? Путешественник?
– Путешественник? Да, пожалуй…
– Знаменитый?
– Ну, нет… Пожалуй, не знаменитый.
– Нисколько?
– Наверное, нисколько. Но какая разница? – сказал Старый Капитан.
– Если не знаменитый, тогда зачем он здесь? – сумрачно спросил Вовка. – Такой некрасивый и сердитый…
Старый Капитан удивлённо взглянул на Вовку. Потом долго смотрел на портрет.
– Нет, – сказал он уверенно. – Неправда. Это мой Лучший Друг. Лучшие друзья не бывают сердитые и некрасивые.
Тогда Вовка поднял глаза и тоже стал смотреть на портрет. А дома Вовка вырвал из тетради листок и достал цветные карандаши. Он не умел хорошо рисовать, но сейчас посидел с закрытыми глазами и всё как следует вспомнил.
Вовка нарисовал жёлтые, как пшеница, волосы и коричневые глаза. Потом нарисовал большой смеющийся рот и немножко оттопыренные уши. И получился портрет Сени Крабикова. Вовка взял четыре кнопки и приколол портрет в углу над штурвалом.
И, наверное, Вовка задел нактоуз. Потому что картушка качнулась, и курсовая черта перешла ещё на два градуса к зюйду.
Стоял очень теплый сентябрь. И деревья были ещё зелёные, и цвели в канавах мелкие аптечные ромашки. Только синий цвет неба стал чище и плотней, чем летом. И в этой синеве пролетали иногда над городской окраиной неровные треугольники гусиных стай. Это молодые птицы учились искусству полета перед трудным и дальним путём.
Щурясь от солнца, Капитан и Вовка смотрели из окошка на птиц. Старый Капитан достал из ящика стола стопку разноцветных флагов и сказал:
– Хорошо им, молодым. Но первый рейс – всегда нелегкий. Давай поднимем для них морской сигнал “Счастливого пути”.
Вовка подпрыгнул:
– Давайте!
Из форточки они забросили на антенну телевизора бельевую верёвку. И на этой верёвке подняли над крышей флаги:
один – синий с белым прямоугольником посередине;
второй – красный с жёлтыми косыми полосками;
третий – с квадратами, как на шахматной доске: два белых и два красных.
Солнечный ветер подхватил флаги, и они захлопали, как большие крылья.
Но через полчаса к Старому Капитану постучал товарищ Кычиков.
– Я, конечно, извиняюсь, – сказал он.– Здравствуйте. Вы только поймите меня правильно. Мне лично всё равно, висят эти флаги или нет. Но с начальством получатся неприятности. Нет у нас в домоуправлении такого порядка, чтобы, значит, морские флаги. Без особого распоряжения…
– Ну, нет так нет… – вздохнул Старый Капитан. – Ничего не поделаешь.
– Вы только поймите меня правильно, – снова сказал товарищ Кычиков. – Неприятности…
Потом он спускался по лестнице, и дом сердито гудел и потрескивал. Он был, видимо, недоволен.
– Ничего, – сказал Вовка, чтобы утешить Капитана. – Птицы всё равно уже видели сигнал. Это факт.
Они хотели снять флаги. Но конец верёвки выскользнул из форточки и качался на ветру. Нельзя было до него дотянуться.
Вовка выскочил во двор. Его, конечно, не волновало, что у товарища Кычикова могут быть неприятности. Но он не хотел, чтобы неприятности были у Старого Капитана.
По шаткой приставной лестнице Вовка забрался на крышу. Это было страшно. Крыша оказалась очень высокой и очень крутой. И ветер здесь гудел сильнее, чем внизу. Но Вовка вел себя смело. Он всё же добрался до антенны и снял флаги, хотя два раза чуть не покатился кубарем и ободрал о ржавое железо оба колена.
Прежде чем спуститься, Вовка посмотрел на горизонт. Горизонт был дымчато-синим, словно там стояло туманное море.
Старый Капитан сначала рассердился на Вовку: ведь тот мог свалиться и сломать шею. Но потом он сказал, что Вовка – молодец.
Капитан забинтовал Вовке колени и подарил за смелость старинный морской бинокль с медными ободками у стекол.
Вы представляете, как был счастлив Вовка! Прежде всего он ещё раз слазил на крышу и осмотрел весь горизонт. Правда, моря он не увидел, но настроение от этого не испортилось. Весь вечер Вовка не выпускал бинокль из ладоней. Он рассматривал ближние дома и улицы. Разглядывал в бинокль прохожих. Смотрел на себя сквозь него в зеркало. И даже котлету в тарелке пытался рассмотреть таким же способом.
А потом Вовка открыл в бинокле одно свойство: если смотреть в него наоборот, всё близкое кажется далёким. Комната превращается в длинный коридор, потолок убегает на звёздную высоту, а котёнок Акулич делается крошечным, как муха.
А когда Вовка смотрел на свои ноги, они становились тонкими и такими длинными, что бинты на коленях казались белыми точками. А тротуар казался просто ниточкой.
Попробуйте пройтись по такой ниточке на таких высоченных ногах! Вовка вышел за калитку и попробовал. Его сразу же зашатало, как неумелого канатоходца. Но зато было интересно.