Старый новый дом

Фатеус Никита

– Войдите, – властно прозвучал женский голос.

Я вошел. За столом сидела пожилая женщина в красном костюме, поверх золотистой атласной блузки. Я сел напротив нее и посмотрел ей в глаза.

– Я знаю, почему ты здесь, – сказала Елена Матвеевна.

– И почему же?

– Тебе нужно сделать что-то со своей жизнью. Ты теряешь себя, ты занимаешься противоправной деятельностью, сынок. И поэтому нам придется рассказать об этом. Это должно повлиять на учеников нашей школы. Плохой пример – лучший пример, – она была необычайно бодра и уверенна.

– И что со мной будет?

– Для начала, – она встала

и подошла к граммофону, стоящему в углу. – я вызвала полицию. А потом, милок, у тебя будет куча времени, чтобы найти себя.

Я вскочил со стула и попытался выбежать за дверь, но она была заперта.

– Напрасно стараешься. Присядь обратно, – с наигранной добротой сказала она.

– Что я сделал? Я же ничего не нарушал!

– Спокойно. Я много повидала за свою жизнь. И я видела вещи пострашнее, чем то, что ждет тебя. Я видела смерть, видела боль. А тебя ждет, скажем так, отдых. Олежа, все для твоего блага.

– Но я не Олег, я не ваш сын! – я сходил с ума. Я пытался кричать, но связки не давали мне издать громкий звук.

– Я понимаю, что у тебя проблемы. Но не пытайся прикинуться дурачком. Я лишь хочу тебе помочь.

За дверью послышались шаги. Уже через секунду из кабинета меня вытащили двое полицейских. Они вели меня под руки к выходу из школы. Вдалеке, около мрачного кабинета стоял бездомный. Он крикнул мне: «Скоро увидимся!», – и залился своим туберкулезным хохотом. У парадных дверей стояла Юна. Она смотрела на меня с тоской, и перед тем, как меня вывели из школы, она с улыбкой сказала:

– Мы не увидимся?

– Увидимся, – сказал я.

– Не ври мне! – отдалялся голос девушки.

Меня вывели из школы, а там осталась стоять она. Меня бросили на землю. Полицейские спешно достали свои пистолеты и навели их на меня. За дверью послышалось:

– Помни, я рядом!

Выстрел. Эхом продолжает отдаваться фраза: «Я рядом». Снова и снова, пока я не открыл глаза.

Я лежал на лестничной клетке и пытался разлепить глаза. Голова болела сильнее прежнего. Я огляделся. Я был жив, и это не могло не радовать. Я лежал в скрюченной позе, накрытый плотным пальто. Вокруг меня валялись листовки. Тут же я подумал о странности сна, но даже не пытался восстановить последовательность событий. Бутылка, на которой я поскользнулся, лежала на седьмой ступени.

Спустя пару минут я встал и примерил новое пальто. Оно было великовато, но у меня не было выбора. Я поднялся на лестничную клетку десятого этажа. Подъезд продолжал олицетворять собой пустоту. Туман за окном развеялся, уступив место холодному закату. Я смотрел в окно, и услышал, как открываются двери лифта. Оттуда вышел паренек лет девяти и пугливо сказал мне:

– Здравствуйте.

– Привет, – ответил я. – лифт починили?

– Да-а, – протянул он. – уже давно, вообще-то.

– Спасибо.

– Пожалуйста, – сказал он и скрылся за дверью.

На улице холодало. Я почувствовал это, когда случайно прикоснулся к батарее. Их топили на полную. Я открыл окно и почувствовал дуновение сильного морозного ветра. Улица была полна грязи, как и всегда. Я выкурил сигарету, пытаясь вспомнить, что происходило во сне, но в голову лезли лишь мрачные картины осуждения и гримасы моих знакомых. Я счел это безумие последствиями удара головой и закрыл окно.

Десятый этаж был таким же грязным, как

и предыдущий, как и погода, как и моя одежда. Я отряхивался, наблюдая картину полностью увядших цветов, мирно стоящего кресла и банки из-под кофе около него. Для кого-то такие удобства – бесценная роскошь. Мне же было грустно наблюдать за этим интерьером. Это наверняка было место успокоения какого-нибудь человека. Он выходил сюда не просто перекурить сложности, возникающие в жизни. Не просто отвлечься от проблем в семье или работе. Он выходил сюда ради того, чтобы очиститься. Чтобы слиться с тишиной, вдохнуть пыль и громко откашляться. Это и есть для него очищение – слышать, как горит табак, и как наружу просятся легкие.

Над одной из дверей красовался плакат с Лениным, кидавшим «козу». На нем была футболка с анархистской символикой. Из мусоропровода торчала пустая коробка конфет, которая явно была не по размеру. И на это все с ужасом смотрел вождь. Он смотрел, как кто-то избавился от «Красного Октября», но тот остался жить, пусть и на помойке.

Растения увядали, уходил за горизонт день, а мне предстоял недолгий путь до крыши. Стены потихоньку разваливались, краска тускнела, а полы протирались. Где-то не хватало плиток, где-то свисали провода. Под потолком ржавели трубы, и лишь батареи работали во всю, отдавая тепло бездушной бетонной коробке, в которой находился я.

Я уселся в кресло и начал размышлять. В голове царили хаос и спокойствие. Не знаю, какой безумный химик мог смешать эти элементы, но на выходе получилось что-то, что называется апатией. Мне не хотелось ничего, кроме как раз и навсегда решить свои проблемы. И я приступил к этому.

– Что будем делать с алкоголем?

– Ну, тут все ясно – пить нужно в меру. Сам по себе алкоголь неплох, но перебарщивать не стоит.

– С этим разобрались. Дальше что? Наркотики.

– Тут все еще яснее. Думаю, не стоит напоминать себе про Илью.

– Зачем идти на крышу?

– Только поднявшись на крышу, я пойму, зачем я все это время шел, и что мне делать дальше.

– А что с Юной?

– Я не знаю, что ждет нас впереди. Но то, что между нами – это начало чего-то хорошего.

– На этом все?

– Почти. Если что, у нас будет куча времени подумать, а пока нужно просто делать.

– Ты всегда теперь будешь вспоминать эти слова?

– Да. Это очень хороший совет, между прочим.

– Да-а, лучше бы решил, что будешь делать с головой своей. Ты же знаешь, что сам с собой разговариваешь?

На этом моменте я решил прервать внутренний диалог, который так или иначе привел бы к размышлениям о какой-нибудь чепухе. За окном начал тихо накрапывать дождь. Я сидел в кресле и курил очередную сигарету. Увядший цветок никогда уже не возродится. Также, как и наши самые худшие события. Они могут докучать нам воспоминаниями, но они никогда не прорастут в мозг, не распустятся и не привлекут туда злобных пчел.

Я вглядывался в ветхие стены хрущевки. «Когда-нибудь она развалится» – подумал я, надеясь, что она не рухнет вместе со мной. Но разрушение было совсем далеко. Тишина даровала мне спокойствие, а внутренний диалог уложил мысли спать. Я сидел и наслаждался умиротворением. Кажется, это кресло и правда было священным. Повезло тому человеку, который ежедневно здесь медитирует. Впрочем, та еще глупость.