Старый новый мир (сборник)
Шрифт:
— Не надо. — Ваби отстраняется от неё.
— Всё хорошо.
— Это всё из-за тебя! — кричит Ваби, пытаясь ударить Ролану. Ролана не пытается увернуться. — Убирайся! — снова кричит Ваби. Ролана выходит в коридор. Щёки горят от пощёчин, но боли нет. Тело онемело. Даже наложенные швы перестали зудеть. И мир вокруг словно затянут туманом. Все чувства и мысли затянуты туманом. Ролана спускается на лифте вниз и идёт в ресторан. Жизель машет ей рукой, говорит, что убедила родителей не судить о Ролане по этой планете и что они улетают завтра утром. Ролана кивает. Жизель хмурится, спрашивает, что случилось.
— Ничего.
— Наверно, это нервное, — говорит Жизель. Ролана кивает, слышит от Жизель, что скоро придут родители, чтобы извиниться, и говорит, что хочет немного побыть одна. — Точно, нервное, — говорит Жизель, но возражать не пытается. — В таком случае
— Привет, Ролана, — говорит Жизель. Её лицо на экране кажется нереальным, искажённым.
— Что происходит? Почему я всё ещё здесь? — спрашивает её Ролана. Жизель мнётся, говорит, что датчики определили вирус нагваль в крови Роланы, глуповато смеётся, заверяет, что повторный анализ уже начат, что всё будет хорошо, затем неожиданно мрачнеет, начинает злиться, плакать. Она ещё долго что-то говорит, прижимая ладонь к экрану. Ролана молчит.
— Я сказала им, что ты не могла заразиться. Этот вирус, он ведь передаётся не просто так. Нужна близость. Физический контакт. А мы ведь в основном были только в отеле.
— Ты была в основном только в отеле.
— А ты нет?
— Нет.
— Вот как? — Жизель хмурится, вспоминает Ваби, злится. Ролана молчит, понимает, что должна что-то сказать, но слов нет. Теперь, кроме тела и мыслей, немота начинает сковывать и время. Оно замирает, становится тягучим, как смола, которую собирала в детстве с деревьев Ролана. В её далёком беззаботном детстве, которое безвозвратно потеряно. — Ролана? — тихо зовёт Жизель. Доктор стоит за её спиной.
— Могу я вернуться на Хинар? — спрашивает Ролана. Холод в груди разрастается, но его поглощает немота. Эта всепроникающая немота.
— Я вернусь с тобой, — слышит она голос Жизель.
— Это лишнее.
— Я не брошу тебя. Не могу бросить.
— Ты должна остаться.
— Тогда и ты останешься. Здесь. Врач сказал, что сможет замедлить развитие вируса. У нас будет неделя, может быть, две.
— Это не время. — Ролана оглядывается. — К тому же я не останусь в этой камере, в этой клетке. — Она вспоминает подвал Гиливана и нагвалей в клетках. — Вы не можете держать меня здесь!
— Но, Ролана…
— Позволь мне вернуться. — Она хочет заплакать, потому что Жизель любит слёзы, понимает слёзы. Но слёз нет. — Пожалуйста, сделай мне последний подарок. — Ролана смотрит Жизель в глаза. Такой далёкой Жизель, словно жизнь с ней была сном. — Я думаю, это был мужчина, Жизель, — говорит Ролана. — Тот, кто заразил меня. Мижан. Я отдалась ему в своём номере. Понимаешь? — Она хочет обидеть Жизель, хочет заставить её перестать плакать, перестать жалеть её. Но Жизель не верит, не хочет верить. — Мне самой хотелось этого. Всегда хотелось. — Ролана смакует детали, моменты. Жизель закрывает глаза, качает головой, просит замолчать. — Просто позволь мне вернуться на Хинар, — говорит ей Ролана. — Просто позволь мне вернуться домой и умереть там, а не в этой холодной камере.
Глава седьмая
Немота усиливается. Ролана ощущает, как чувства угасают в ней, отходят на второй план. В руке она держит зеркало и всё чаще и чаще проверяет глаза. Пока они синие, у неё есть ещё немного времени. Пассажирский челнок, доставивший её на Хинар, взмывает в небо. Вся её прежняя жизнь взмывает в небо и теряется из вида где-то высоко-высоко. Остаётся лишь космопорт и окруживший его город. Умирающий город. Место надежд Роланы и их крушений, место, где она провела большую часть жизни и которое, после встречи с Жизель, так сильно ненавидела, чтобы не любить, не вспоминать. Но сейчас, идя по залитым полуденным солнцем узким улицам, Ролана не чувствует совсем ничего. Есть лишь понимание, что она заражена, что она станет нагвалем. Ролана останавливается. Идти некуда. Идти незачем. Идти не к кому. Она пытается вспомнить знакомые лица, которые всё ещё ждут её. Но немота добралась и до них, сковала их.
— Я думал, ты улетела, — говорит ей Гиливан, когда она приходит к нему в бар.
— Я тоже так думала. — Ролана заставляет себя улыбнуться, рассказывает о вирусе. Гиливан не двигается, кажется, что даже не дышит. — Пообещай, что не посадишь меня в клетку, — пытается пошутить Ролана, но Гиливан серьёзно кивает головой. Ролана и сама вдруг понимает, что просьба её серьёзна, без намёка на юмор. — Могу я войти? — спрашивает она. Гиливан кивает. Они проходят в его кабинет. Гиливан молчит, держится как-то в стороне, с опаской. — Мы всё ещё друзья? — Ролана смотрит ему в глаза. Гиливан кивает. Ролана улыбается, просит его рассказать, как проще всего убить нагваля. — Ты ведь знаешь это лучше, чем многие, — говорит она, напоминая о клетках в подвале. — Только чтобы смерть не принесла много боли.
— Ты говоришь о себе?
— Возможно. — Ролана снова улыбается. Гиливан молчит, долго хмурится, меряя широкими шагами комнату. Он хочет что-то сказать, но слов так много, что они тишиной застревают в горле. — Я думаю, это был Мижан — тот, кто заразил меня, — говорит ему Ролана.
— Хочешь найти и убить его? — оживляется Гиливан.
— Просто найти.
— Я мог бы сделать всё остальное сам.
— Нет.
— Но…
— Я сказала, нет! — Ролана заставляет себя повысить голос, заставляет себя проявить эмоции, которых в ней почти нет. Они почти мертвы. Весь мир почти мёртв. Её маленький, глупый мир.
— Мне нужно какое-то время, чтобы найти Мижана, — говорит Гиливан.
— Я буду в баре «Ночь ритуалов». — Ролана просит у него денег, чтобы снять комнату. — И поторопись с поисками. У меня не так много времени. — Она снова заставляет себя улыбнуться, выходит на улицу. Солнце тёплое и слепящее. Люди бегут по улицам, люди живут, существуют. Но Ролана знает, что она почти мертва и этот солнечный день со всей его суетой уже не для неё. Немота подчиняет, завораживает. Немота прогоняет страхи и тревоги. Нет даже ностальгии. Ролана видит бар «Ночь ритуалов» и ничего не чувствует. Воспоминания, танцы — всё в прошлом. Забытом прошлом.