Старый Свет. Книга 3. Атташе
Шрифт:
Дорог тут уже не было, только направления. Впереди двигались абиссинцы во главе с Тесфайе – наша разведка. Они сигналили зеркальцами с холмов, обозначая, что путь свободен. За ними поросшую чапарралем равнину топтали босые ноги кафров и сапоги их командиров-наставников – легионеров. А замыкали движение мощные гемайнские фургоны, с толстыми бортами, горчичного цвета тентами и высокими колёсами, обитыми кованым железом. Патроны, много патронов, и драгоценный пулемет, эта священная корова Перца и Фишера – вот что тащили работяги-мулы.
Мы все вкалывали
Кафрам было хоть бы хны. Шли себе и шли, уминали пятками побеги кустарника и редкие травинки. Кажется, они даже не потели.
Как белые сахибы, мы могли бы ехать в фургонах. Но мы не были белыми сахибами-лаймами. А ещё могли бы гарцевать вокруг колонны на горячих жеребцах, но мы не были и бородачами-гемайнами. Мы имперцы и пехота, а потому месим землю вместе с этими молодыми ребятами, которые поглядывают на нас время от времени и одобрительно шушукаются.
– Это вы пехота, а я моряк! – скорбно затягивался папиросой Дыбенко. – Видал я ваши сапоги…
– А в тундре на лыжах рассекал и не жаловался, – утёр я пот со лба.
– Так там снег! Снег – та же вода, смекаешь? Вода моя стихия! – Его чуб спадал на лицо слипшимися прядями, но глаза глядели всё так же задорно.
– А вы по этой самой воде ходите, да-да-да…
Так мы балагурили, коротая вёрсты.
Сигнал от разведчиков поступил внезапно – заполошно засверкали зеркальца сразу с двух холмов по левую руку от движущейся колонны. Опасность! Кафры загалдели, принялись оглядываться один на другого. И куда делась муштра и подготовка? Ни один из них так и не сообразил хотя бы сдёрнуть с плеча винтовку!
– Отря-а-ад! В шеренгу стройсь! – заорал я, надрывая связки.
Дыбенко уже бежал вдоль рядов, матерясь и тормоша низкорослых коричневокожих рекрутов. Ударил барабан, обычный кафрский тамтам, ритм на котором выбивал мой давний знакомец Кэй с подворья архиепископа Стааля.
– Р-р-рыба-колбаса-а, р-рыба-колбаса! – твердили, словно заклинание, себе под нос юноши-кафры, стараясь не сбиться с шага, выполняя сложный манёвр перестроения из походной колонны в боевые шеренги.
– Шибче, шибче, молодцы! Какой бы враг там ни скрывался, дадим ему свинца! – бодрили вчерашних огородников и пастухов ветераны-легионеры.
– Р-рыба-колбаса, рыба-колбаса…
Сначала показался столб пыли. Я даже подумал, что абиссинцы что-то напутали, и началась песчаная буря, но Тесу я доверял – он не стал бы сигнализировать подобным образом о погодном явлении. А потому…
– Гото-о-овсь!
Всё-таки муштра и склонность подчиняться вышестоящему начальству преодолели робость
Витые рога, раздутые ноздри, налитые кровью глаза, грохот десятков копыт – природная, всесокрушающая мощь! Львицы гнали стадо буйволов прямо на нас!
Разглядели это и кафры. Один, второй, начали оглядываться, кто-то бросил винтовку и побежал, и вдруг – бах! Грохнул одинокий выстрел.
Фишер, подслеповато щурясь из-под очков, опускал винтовку, покинувший строй солдат замертво лежал навзничь, прямо в кустах чапарраля. Вот тебе и Фишер!
Солдаты качнулись назад.
– А-а-а-агонь! – выдохнул Перец, и грохнул залп. – Огонь, огонь, огонь!
Я и сам стрелял вместе со всеми, прекрасно осознавая, что от кровавого месива на рогах и копытах огромных животных нас отделяют только свинец и порох. Пять патронов в обойме – залпы грохотали один за другим, буйволы спотыкались, львицы корчились в пыли. На расстоянии ста, семидесяти, пятидесяти, двадцати шагов они закончились.
– Будем с мясом, – кивнул Дыбенко. – Видал Фишера? Он всех нас спас.
Чёрт его знает, спас или не спас. Побежал бы один – побежали бы все? Не знаю. Знаю другое – Фишера придётся переводить в другой отряд или отправлять в империю.
На кострах жарили цельные окорока буйволов, жир капал на угли, шипел. Искры улетали в ночное небо. Мы дошли до ущелья Ланге гуут и остановились. Здесь нам нужно было выбрать рубеж для обороны и закрепиться.
Солнечные горы вздымались до самых звёзд, ярко светила луна. Фишер подошёл ко мне, шаркая ногами.
– Господин поручик…
– Да какой, к матери, поручик? И тем более господин. Садись, Фишер.
Мой старый соратник сел, снял очки и протёр их полой гимнастёрки, на которой застыли причудливым кружевом солевые разводы от пота.
– Осуждаете? – спросил он.
– Размышляю, какого чёрта мне с тобой теперь делать.
– Хотите – застрелюсь?
Он, кажется, не шутил. Доконала подносчика Фишера мирная жизнь.
– Не хочу. Поедешь к Вишневецкому, ладно? Я обещал ему три ящика патронов и пуд динамита. Разгрузимся, поведёшь фургон.
– Поеду! – кивнул он. – Знаете, что самое страшное? Мне не стыдно. Я бы ещё раз так сделал. И сделаю, если будет такая необходимость.
Я пожал плечами. Ну а что я мог ему сказать?
Каннибалы пришли через три дня. Мы как раз закончили первую линию окопов и выровняли бруствер, копали ходы сообщения для скрытного отхода за каменные осыпи в пятидесяти метрах за нами. Перегородили Кишку плотно – триста метров между двумя отвесными склонами, каждый высотой в четыре-пять человеческих ростов. Наверх взбирались только абиссинцы и Перец с Кэем, которого вахмистр взял в подносчики патронов вместо покинувшего нас Фишера. В тамтам барабанил теперь какой-то незнакомый парнишка. Справлялся, и ладно.