Стать бессмертным
Шрифт:
— Не стоит, — отзывается Рыжов, — должны так открыть. Они знают, что мы здесь. Уберите фонарь.
— Виноват. — Мясоедов направляет фонарь в пол. — Не понял, то есть как, знают? Они нас слышат?
Рыжов отрицательно мотает головой.
— Знают. Но для соблюдения формальностей можете сказать: «Сим-сим, откройся!»
— Сим-сим, откройся! — громко, видимо, не оценив тонкого рыжовского юмора, произносит Мясоедов.
Дверь распахивается, как и прошлый раз — внезапно. Лёгкая судорога, вызванная исполнением ожидания, пробегает у меня
В дверном проёме чернота. Мясоедов медленно, будто в том килограммов десять, поднимает фонарь, и мне становятся видны сначала сапоги, затем шинель, ремень, портупея, пуговицы, морда кирпичом и, наконец, шапка с кокардой.
— Ваши документы! — раздаётся из всего этого, вместе взятого.
Сердце моё добирается до пяток быстрее, чем в голове успевает сложиться картинка мести старшины Дворникова. Даже когда я понимаю, что передо мной не Дворников, а кто-то другой, почему-то широко улыбающийся, маленький, с детским лицом.
— Руслан, нельзя так пугать честных людей, — выговаривает Рыжов милиционеру, — вы поймите, милицейской формы боятся только порядочные, законопослушные люди. Собственно, поэтому они и являются законопослушными и порядочными. Преступники же ни вас, ни вашей формы не боятся…
— Виноват, Евгений Иванович, — совсем по-детски отвечает милиционер, — я думал, будет смешно.
«Охренеть, — думаю я, — я тут чуть в штаны не наложил, а этому дебилу смешно».
— Шутка удалась, — мрачно заявляет Мясоедов.
Мы все поворачиваемся к нему.
— У нас больной, вернее, больная, — говорит он ещё мрачнее. — Вы нас пропустите?
— Разве открытая дверь не является ответом на ваш вопрос? — слышится глуховатый голос у Руслана из-за спины. — Это, кстати, означает ещё и то, что вам самим придётся отвечать за свой сегодняшний поступок. Вернее, за его последствия.
Руслан исчезает в темноте, и в луче мясоедовского фонаря появляется некто маленький, с бородой, в смешной шапке. Его внешность рождает у меня в памяти какие-то неясные ассоциации, но вспомнить, где я его видел, не получается.
— Рад лицезреть вас в добром здравии, Евгений Иванович, — говорит он, — представьте мне ваших друзей.
— Охотно. — Рыжов делает шаг в сторону, чтобы нас с Мясоедовым было лучше видно. — Знакомьтесь, Мясоедов Дмитрий… простите, как вас по батюшке?
— Михайлович, — говорит Мясоедов, снимая с головы офицерскую ушанку, — можно просто Дмитрий.
— Как скажите. Дмитрий — офицер, бывший лётчик. А это. — Рыжов рукой показывает на меня. — Цейслер Алексей Германович, мой коллега, преподаватель.
— Вы забыли мою жену, — с горечью в голосе говорит Мясоедов.
— Простите, ради Христа. — Рыжов поворачивается к «ценному грузу». — На носилках жена Дмитрия — Светлана. Собственно, мы здесь из-за неё.
— Понятно, — подаёт голос маленький
Только после того как он сказал слово «Лаврентий», я, наконец, вспоминаю, где же я видел этого странного персонажа, вспоминаю его каракули и разговор в ресторане и Лену, и всё, что было потом.
— Значит, вы у нас, Евгений Иванович, бог, — говорю я Рыжову, когда мы, проделав долгий путь назад, до дыры, вылезли из её и теперь медленно движемся по тёмному зимнему лесу в сторону города.
— Да, — запросто отвечает он и смеётся, — бог, очень приятно, бог.
— А вы, простите, бог чего? Или вы — бог, просто бог?
Рыжов меняется в лице.
— Не понимаю, чем вызван ваш сарказм. Вы же всё прекрасно понимаете. Слово «бог» в данном случае лишь фигура речи.
— Извините, я не хотел вас обидеть, — спешу оправдаться я. — Скажите, а вы действительно бессмертны? Вы никогда не умрёте?
Рыжов усмехается.
— А я-то думал, вы как учёный в первую голову спросите: «Как это всё работает?»
Мне становится немного неудобно, будто меня уличили в чём-то непотребном.
— Не издевайтесь, Евгений Иванович, я — не учёный, — говорю я. — Ладно, как это работает?
Рыжов усмехается снова.
— Честно сказать, не знаю, Алексей. Радиационный фон, температура, давление, влажность, напряжённость электромагнитного поля там совершенно обычные, в пределах нормы. Как везде, в общем. Илья, то есть, Илья Михайлович Щетинкин пытался в своё время этот вопрос с наскока расколоть, но у него ничего не вышло.
— Илья Михайлович? — вырывается у меня. — Он, что, тоже?
— Это я — тоже, — отвечает Рыжов, — и не кричите так. Если бы ни Илья, не гулять бы мне с вами сегодня под одной Луной. А, возвращаясь к теме нашего разговора, могу лишь предположить, что это следствие неизвестного нам пока физического явления, то есть, чего-то, что мы ещё не можем даже померить. Во всяком случае, я привык относиться к этому именно в таком ключе, и мне комфортно. Разумеется, я вам свою точку зрения не навязываю, пока отсутствует теоретическая база можно верить во что угодно, хоть в старика на небесах…
— Или в пещере, — вставляю я.
Рыжов смеётся.
— Совершенно верно, Алексей, можно и в него.
— Кстати, кто он? Уж не святой ли Лаврентий, часом?
— Ну, что вы, нет, конечно! — отвечает сквозь смех Рыжов. — Вы переоцениваете его возможности, но он действительно персонаж из бывших. Я бы даже сказал, из очень бывших. Теперь проповедует здесь помаленьку, да ещё, как вы видели, взял на себя обязанности сторожа. Добровольно.
— Могу я спросить, зачем?
— Сторожить или проповедовать?