Статьи и интервью
Шрифт:
— А у ребят возникнет неизменное желание учиться?
— Видите, в чем дело, дорогие товарищи, если сегодня школьник не хочет учиться, то это вина школы, а не его. Вы думаете, он сейчас не знает, что учиться надо? Знает. Другое дело, он не понимает, зачем его учат именно ботанике, а не вождению автомашины.
— А сами ребята изменятся?
— Изменятся ли они… Да, конечно. Какие-то перемены произойдут. Потому что исчезнут одни проблемы — появятся новые.
— Какие исчезнут?
— Например, я точно уверен, не будет «проблемы» длины волос и юбок. Это я, как фантаст, могу вам гарантировать.
— Аркадий Натанович, что Вы хотите пожелать ребятам на будущее?
— Что я могу сказать с высоты своих пятидесяти лет?.. Скромность. Выдержка. Терпеливость. Но это только советы…
— Простите, Аркадий Натанович, у нас кончается диктофонная пленка. А мы хотели бы задать Вам еще один вопрос. Ведь в самом Вашем сотрудничестве с братом есть что-то от будущего. Как можно обдумывать грядущие книги на расстоянии?
— Очень просто. Нужно только…
На этом запись нашего разговора обрывается.
По прошлому, настоящему и будущему вместе с А. Стругацким бродили Г. Жаворонков и Л. Загальский.
И еще шесть «жгучих» вопросов.
Хорошо ли быть на кого-нибудь похожим?
— Хорошо. Но нужно привносить свое, неповторимое. В юности хотел быть похожим одновременно на капитана Немо и Дон-Кихота. Один был таинственным, другой — добрым. Но главное — оба стремились к справедливости.
Во что надо верить?
— Нужно знать, а не верить. А если верить, то в то, что справедливость восторжествует.
Какой должна быть жизнь в шестнадцать: «в себе» или «из себя»?
— Что можно отдать в шестнадцать лет? Наверно, только добро. А копить все.
Опасна ли в шестнадцать лет «вещная» болезнь?
— Это смертельная опасность даже в шестьдесят. Наша цивилизация создает новые потребности, которые человеку не только не нужны, но и вредны. Например, барахло всякое.
Можно ли вмешиваться в жизнь взрослых?
— Можно. Но вмешательство некомпетентно.
Можно ли мечтать о собственном памятнике?
— А почему нет? Если помогает работать — можно. А если не помогает, то лучше не стоит.
От чего не свободна фантастика [7]
Наша точка зрения состоит в том, что фантастика не стоит особняком, а занимает место в общем потоке художественной литературы — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Все, что хорошо для реалистической литературы (полнокровие и достоверность образов, искренность и яркость языка), хорошо и для фантастики. Все, что противопоказано реалистической литературе (штампы, скудомыслие, пошлость, искажение правды человеческих отношений), противопоказано и фантастике. И даже основной принцип писателя-реалиста: «Пиши только о том, что знаешь хорошо», формулируется для писателя-фантаста в точности так же, но с маленьким добавлением: «… либо о том, чего никто не знает».
7
«Литературное обозрение», 1976, № 8
Мы не признаем никаких «скидок на жанр», хотя жанровая специфика фантастики, безусловно, существует. В известном смысле она сродни специфике исторического романа. Исторический роман, как правило, рассказывает о том, что и как могло бы произойти, но в рамках определенных исторических и социальных представлений. Фантастический роман тоже рассказывает, что и как могло бы произойти, но в рамках определенной фантастической гипотезы или фантастического допущения. Для обоих жанров характерно возрастание меры и роли условности (по сравнению, скажем, с бытовым романом), что объясняется, во-первых, принципиальным недостатком информации у автора и, во-вторых, необходимостью приблизить описываемые события к читателю-современнику, к его реальной жизни, его мировоззрению и мироощущению.
Может быть, литературоведам следовало бы обратить внимание на эту «параллельность» жанров и попытаться использовать в разработке теории фантастики результаты, полученные литературоведением для жанра исторического романа?
Беседу записала Г. Силина
В подвале у Романа [8]
Коллективное интервью, взятое у Аркадия Натановича Стругацкого семинаром молодых писателей-фантастов 17 марта 1982 года в редакции журнала «Знание — сила», исподтишка записанное на магнитофон и впоследствии перенесенное на бумагу практически без изменений и искажений.
8
Так молодые писатели-фантасты называли свои вечерне-ежемесячные сборища в журнале «Знание — сила». Официально это именовалось Московский семинар молодых фантастов. Вели его Дмитрий Александрович Биленкин, Евгений Львович Войскунский и Георгий Иосифович Гуревич. А бессменным хозяином вечеров был заведующий отделом журнала и член редколлегии Роман Григорьевич Подольный, тоже писатель-фантаст.
Интервью брали:
Дмитрий Биленкин (руководитель семинара), Евгений Войскунский (еще руководитель), Георгий Гуревич (руководитель тоже), Виталий Бабенко (староста семинара), Эдуард Геворкян, Владимир Гопман, Аркадий Григорьев, Владислав Задорожный, Михаил Ковальчук, Иосиф Ласкавый, Мария Мамонова, Владимир Покровский, Борис Руденко, Александр Силецкий, а также: Лев Минц (не член семинара), Илья Кечин (растущий кадр) и два психолога — Андрей Гостев и Борис Петухов, приведенные без спроса А. Григорьевым на том основании, что ему многое дозволено, ибо он ходил еще на ТОТ семинар в начале 60-х. [9]
9
Еще более старинное сборище — знаменитый семинар фантастов в «Молодой гвардии». Организаторами его были Белла Григорьевна Клюева и Сергей Георгиевич Жемайтис, а вдохновителем и душой — Ариадна Громова. (Примечания В. Бабенко.)
Биленкин: Правда ли, что все герои ваших произведений взяты из жизни?
А. С.: С самого начала наша деятельность была реакцией на нереалистичность фантастической литературы, выдуманность героев. Перед нашими глазами — у меня, когда я был в армии, у Б. Н. в университете, потом в обсерватории — проходили люди, которые нам очень нравились. Прекрасные люди, попадавшие вместе с нами в различные ситуации. Даже в тяжелые ситуации. Помню, например, как меня забросили на остров Алаид — с четырьмя ящиками сливочного масла на десять дней. И без единого куска сахара и хлеба. Были ситуации и похуже, когда тесная компания из четырех-пяти человек вынуждена была жить длительное время в замкнутом пространстве. Вот тогда я впервые испытал на собственной шкуре все эти проблемы психологической совместимости. Достаточно было одного дрянного человека, чтобы испортить моральный климат маленького коллектива. Порой было совершенно невыносимо. Были и такие коллективы, когда мы заведомо знали, что имярек — плохой человек, но были к этому готовы и как-то его отстраняли. Я хочу сказать, что нам было с кого писать своих персонажей. И когда мы с братом начали работать, нам не приходилось изобретать героев с какими-то выдуманными чертами, они уже были готовы, они уже прошли в жизни на наших глазах, и мы просто помещали их в соответствующие ситуации. Скажем, гоняться за японской шхуной на пограничном катере — дело достаточно рискованное. А почему бы не представить этих людей на космическом корабле? Ведь готовые характеры уже есть. Мы, если угодно, облегчили себе жизнь. Конечно, по ходу дела нам приходилось кое-что и изобретать. Но это не столько изобретения, сколько обобщение некоторых характерных черт, взятых у реальных людей и соединенных в один образ. Это обобщение и соединение остается нашим принципом, мы будем продолжать так и впредь, потому что принцип довольно плодотворный.
Покровский: Откуда взялся, например, Кандид в «Улитке на склоне»?
А. С.: Кандид и Перец — образы в какой-то степени автобиографические. Вообще автобиографические образы — это у нас довольно частое явление. Как бы хорошо мы ни знали своих близких, лучше всего мы знаем все-таки самих себя. Уж себя-то мы видали в самых разных ситуациях.
Биленкин: А Щекн в «Жуке в муравейнике»? Вряд ли его образ взят со знакомой собаки?