Статьи и рассказы

Деген Ион Лазаревич

Пончики перестроились в сплошную дугу, из которой на два шага вперед выступила солистка, лаборантка старшего научного сотрудника из отдела фосфорорганических соединений:

Шеф мой смотрит без придирки,Как помыты мной пробирки,Потому что на кушеткеПрименяет он пипетку.

Пароксизм хохота потряс зал. Словно эхо, в разных концах возникало слово «пипетка». Вероятно, Пончики рассчитывали на такую реакцию. Они мило улыбались, ожидая, когда наконец-то утихнет буря.

Пончик профессора Хохлова наигрывала мелодию, заполняя паузу.

Сменились солистки. На авансцену вышла секретарша заведующего отделом особых ядохимикатов и жалобно пропела:

Повезло подружке все же.Ну, а я на тень похожа.Мой-то шеф страшнее черта.У него-то ведь реторта.

Зал уже не смеялся, а ревел. Хозяева Пончиков в разных местах предприняли безуспешные попытки покинуть аудиторию. Но тут проявилось странное единодушие их супруг. Владельцы Пончиков, не готовые на ужесточение скандала, покорились своей несчастной судьбе.

На авансцену выступила аккордеонистка:

Лучше, девушки, не спорьте.Что пипетка? Что реторта?У … лишь фестончик,Но ему, вишь, нужен Пончик.

Пауза в частушке была заглушена пронзительным визгом аккордеона. Фамилию нельзя было расслышать. Но глушение не явилось помехой для идентификации владельца фестончика.

Еще до того, как взорвался очередной раскат хохота, профессор Хохлов неуверенно прорыдал:

— Это хулиганство!

Тут же его маленькая сухонькая жена вкатила ему оглушительную оплеуху, сила которой не соответствовала размерам исполнителя.

— За что? — Услышали сидевшие рядом с профессором Хохловым.

Действительно, за что? За реакцию на частушку? За повод для нее? За фестончик? За годы неудовлетворенности? Или за то, что это стало достоянием гласности? За что?

Профессор Хохлов встал и сквозь неудержимый смех, бивший сильнее пощечины, сразу состарившийся, поникший, направился к выходу. Мадам Хохлова не последовала за ним.

Зато поднялся директор, платком вытирая взмокшую лысину. Именно в этот момент солисткой выступила его секретарша:

Мой миленок, он же босс,Безобиден, когда бос.Лишь в усилиях, как бес,Испускает аш два эс.

Уже не хохотом, а стоном отреагировала аудитория на этот куплет. Стоявшие у стены аспиранты, мимо которых прошел к двери багрово-красный директор, испуганно старались подавить смех. Но как его подавишь? К своему ужасу они расхохотались еще сильнее. Тем более что подозрительный запах сероводорода удушающим шлейфом потянулся за уходившим боссом.

Жена директора сидела неподвижно, внешне не отреагировав на уход супруга. Не женщина, а символ служения высочайшим идеалам марксизма-ленинизма. Было что-то мазохистское в ее упрямом желании дослушать куплеты до конца.

Ну, а мой, устав от дома,От работы и месткома,Ищет идеальную,Интеллектуальную,И к тому ж астральную,Гиперсексуальную.

Пропела лаборантка Алеши Иванова.

Вслед за ней машинистка секретаря партийного комитета, талантливо пародируя его жену, с кулаками, вонзенными в бока выше талии, с угрожающе поднятой головой, пророкотала:

Мой из обездоленных.Все ему дозволено.Думает, ему под статьСекретарша — значит…

Какой-то аспирант у стены совершенно машинально завершил куплет словом в рифму.

— Пончик, — возразила ему машинистка. Эффект был невероятным. Новый пароксизм смеха потряс зал, уже не могущий сдерживать эмоций.

Дуга перестроилась в пять первоначальных групп, и хор, слегка замедлив темп частушки, заключил:

Рьяно здесь науке служат.Но додумались ли мужи,Что поля б озолотили,Если б спермой оросили.Вызывает изумленьеНаш НИИЯХУдобрений.Изменили, видно, зряТочный титул «НИИХУЯ».

Никогда еще большой конференц-зал научно-исследовательского института не слышал подобных аплодисментов.

Погасли красные огни. Приглушенный свет зала почти не проникал в провал сцены. Все было продуманно режиссерами выступления необычного хора. Пончики незаметно исчезли.

Хозяева Пончиков и их жены стали покидать аудиторию. Сигналом послужил уход директорской супруги. Зрители аплодировали неистово. Пончикам, разумеется. Но уходящие невольно воспринимали аплодисменты на свой счет. Естественно, не как одобрение. Каждый хлопок солью сыпался на рану.

Хотя Алеша Иванов тоже поплелся за своей разгневанной женой, женщиной весьма представительной, его уход не отразился на безудержном веселье. Новогодний вечер удался на славу.

На следующий день наступило похмелье. Старшие научные сотрудники, заведующие отделами, секретарь партийного комитета и, конечно, директор с пристрастием допрашивали своих Пончиков, стараясь выяснить, кто затеял это позорище, кто сочинил эти грязные бездарные куплеты.

Результат расследования оказался весьма странным. Куплеты сочинили тридцать два человека. Каждая из тридцати двух Пончиков уверяла допрашивавших, что именно она является автором частушек. Инициатива, режиссура и прочее также упорно отстаивалось каждым Пончиком.

Секретарь партийного комитета рекомендовал директору, настаивал, требовал передать расследование более компетентным органам, умеющим вырывать признания не только из упорных и закоренелых врагов советской власти, но даже из мумий фараонов. А то, что в этой диверсии явно видна преступная рука врагов советской власти, у него лично, у человека с развитым коммунистическим чутьем, нет ни малейшего сомнения. Да, это явная диверсия. Международный сионизм таким образом пытался подорвать научную базу самого передового в мире сельского хозяйства. Этот Рейнман, этот чистюля, который предусмотрительно обезопасил себя, отказавшись от Пончика, действовал как сионистский агент. Ясно, это его проделка.