Статьи

Мейендорф Иоанн

Заключение

Кризис, о котором писал тридцать лет назад о. Александр Шмеман, только углубился. Каноническая проблема не была разрешена. Духовная проблема стоит как никогда остро. Безусловно, остается и литургическая проблема, несмотря на множество изменений в этой области, произошедших в последние десятилетия. И, тем не менее, та задача, которая стоит перед церковью сегодня, не отличается от той, которая стояла 2000 лет назад в Палестине, или 200 лет назад на Аляске: первейшая задача Церкви, как и всегда, заключается в том, чтобы поставить человека лицом к лицу с Самим Христом, восстановить общение между Богом и человеком. Все, что делает Церковь, со всеми своими структурами, программами и мероприятиями, ценно не само по себе, но должно направляться

к этой цели и оцениваться исходя из эффективности, с которой она достигается. Это особенно относится к церковному богослужению, потому что богослужение, и Евхаристия в особенности, это преимущественное место встречи Бога и человека. Для большинства верующих воскресная литургия — это их единственная встреча с церковью. И это предполагает постоянную переоценку, также как и чуткость к тому обществу, в котором церковь призвана совершать свое служение. Это предполагает также открытость к изменениям, — и в этом отношении византийская литургия претерпела больше изменений и была более способной к адаптации, чем любая другая литургическая традиция.

Мы можем просто ничего не делать и жаловаться, что мы теряем свои «традиции». Или, оглядываясь на заре XXI века на нашу двухсотлетнюю историю на этом континенте, мы можем возвести «ум к отцам» и ответить, с верой и творчески, на те задачи, которые ставит перед нами новая эра.

Перевод И. Волковой и С. Зайденберга

Литургия, или Введение в духовность Византии

Светские историки рассматривают христианство как чисто исторический феномен, история же подразумевает отклонения и изменения. Христианский подход к истории, не отрицая реальность изменений, предполагает, что Бог‚ превосходящий историю‚ и уж, конечно, не обусловленный ее законами, вместе с тем являет Себя в исторических событиях, приобретающих вследствие этого нормативную и поэтому надысторическую значимость. Так, все христиане признают‚ или, по крайней мере, должны признавать, что в историческом событии Воплощения имело место решающее действие Божие. Но это событие включает в себя как историческую, так и культурную сферы, которые тем самым приобретают нормативный характер. Бог явил Себя в тот момент истории как Мессия для Израиля, и признание исторического Иисуса как Спасителя всего человечества невозможно без принятия ветхозаветного контекста Его жизни и благовестия.

Воплощение произошло раз и навсегда, и ничего не может быть добавлено к его спасительной полноте. Результатом смерти и Воскресения Христовых было основание общины–Церкви‚ и «дикая маслина» язычников (Рим 11:17) смогла прорасти из первоначальных «корней». Таким образом, между апостольской общиной и Церковью более поздних времен сущесвует законная преемственность: единство Традиции, которое подразумевает согласованнсть веры и опыта.

Для становления нашей современной православной Церкви христианская Византия — неизбежная историческая ступень после первоначальной апостольской общины.

Начиная с VI в., Константинополь стал бесспорным центром христианской ортодоксии на Востоке, а после великой схизмы между Востоком и Западом он приобрел первенство в православии в целом. Благодаря этим историческим событиям de facto мысль о православной непрерывности и внутренней логичности в истории вне ссылок на Византию невозможна. В других христианских традициях, западных и восточных, также налицо великое процветание христанской культуры, давшее богатые плоды святости, но, — по крайней мере, с православной точки зрения, — именно Византия сохраняла ту вероучительную целостность, ту подлинность, которые сегодня делают наше Православие православным.

Понятно, что литургия играет центральную роль в сохранении Церкви. Византия знала много еретических патриархов и императоров и была сценой многих лже–соборов.

Но ни одно человеческое установление, взятое в отдельности от полноты Церкви, не может претендовать на безошибочность. Литургическая традиция всегда оставалась основным выражением жизни в Теле Христовом, свидетельством ее постоянства и согласованности. В этом и состоит один из наиболее существенных аспектов византийского наследия, которое мы сейчас разделяем.

Однако, признавая преемственность, мы были бы слепы, если бы не видели ни вызова нашего секулярного

общества, ни тех великих изменений, которые произошли в мире со времени падения Византии в 1453 г. Для того, чтобы смело встретить этот вызов, крайне необходим критический взгляд на византийскую традицию. Ни слепой консерватизм, ни радикальные изменения здесь несостоятельны. И то и другое было бы неверным по отнощению к духу христианской традиции, и Византия это знала. Зачастую самый лучший способ погубить традицию — это следовать ее внешним принципам без истинного понимания содержания. Живая традиция включает в себя тот тип способности к изменению и адаптации, который сохраняет постоянную ее уместность‚ иначе Церковь стала бы музеем помпезной обрядовости, вполне приемлемым в рамках плюралистического и в основе своей поверхностного общества, но вероломным по отношению к самому Православию. Таким образом, для того, чтобы быть полезным практически, нашему историческому исследованию следует изыскать значение и цель византийской литургической традиции, открыть ее неизменное богословское измерение и обеспечить модель для распознавания того, что является действительно существенным и что — исторически относительным.

Мои собственные краткие замечания будут ограничены двумя историческими вопросами: 1) место литургии в религиозной перспективе и опыт Византии; 2) литургия, осознаваемая в качестве инструмента византийской культурной, религиозной и, в определенной степени, политической экспансии и влияния на Среднем Востоке и по всей Восточной Европе. Разумеется, роль литургии как одного из главных — или, возможно, самого главного из средств, с помощью которых византийская цивилизация, с одной стороны, сохранялась перед лицом исламского господства на Среднем Востоке, а с другой — передавалась варварам на севере и северо–востоке, может стать темой отдельных исследований, для которых в широкой исторической перспективе еще не настало время.

1.

Известно, что с того времени, как столицей империи стал Новый Рим, в константинопольской Церкви начала разрабатываться эклектичная богословская и литургическая традиция. Перед тем, как трансформироваться в независимый интеллектуальный центр, Церковь принимала таланты и идеи отовсюду. От Александрии она взяла метод вычисления дня Пасхи‚ из Антиохии пришли некоторые из ее наиболее выдающихся деятелей‚ включая свт. Иоанна Златоуста, Нестория и (в VI в.) св. Романа Сладкопевца, принесших в столицу антиохийскую литургическую традицию. Доводы в христологических спорах первоначаьно были заимствованы из Сирии и Египта; Константинополь только сохранял и синтезировал ценные элементы этих двух направлений. Тем не менее деспотическая власть Юстиниана не могла навязать (за исключением короткого периода, и‚ по существу, — силой) синтез православия и несторианства и монофизитства: несториане бежали в зороастрийскую Персию, где, как и непримиримые монофизиты, были вскоре отрезаны от империи исламскими завоевателями.

Постоянно происходившие расколы и новая политическая и культурная ситуация, возобладавшая в VII в., положили конец плюрализму и связям важнейших центров христианского Востока. Стоя лицом к лицу с исламом и новым вторжением варваров, Византия входила в период относительной изоляции и оборонительного самоутверждения. Именно тогда византийское православие стало на практике отождествляться с византийской литургией. И хотя не было издано ни одного официального указа о литургической централизации, но de facto литургия константинопольской «Великой Церкви» стала единственным приемлемым стандартом церковности. Даже римская Церковь, признававшаяся православной, при уважении к ее почетному первенству критиковалась за отклонения от византийских стандартов.

Самое значительное и наиболее известнoe проявление этого нового сознания самодостаточности содержится в канонax Трулльского собора, осуждающих армянскую Церковь за недобавление воды в евхаристическое вино (канон 32), настаивающих на обязательности византийской практики не совершать евхаристию в течение Великого Поста, исключая субботние и воскресные дни и Благовещение (канон 52), осуждающих практику поста в Риме и Армении (каноны 55—56) и древнюю христианскую традицию предложения меда и молока во время евхаристии (канон 57). Согласно установлениям Собора, образцами и богословскими правилами в иконописи стали те, что преобладали в Византии (канон 82).