Ставка больше, чем смерть. Металл Армагеддона
Шрифт:
Слегка надменно склоняю голову в знак благодарности:
– Сэр, этот вопрос был бы решен на месте, если бы я лично провел необходимые измерения уровней излучения топливных сборок.
Луч лазерной указки в моей руке очерчивает области:
– Здесь и здесь, уважаемый коллега. Я уверен, что корень проблемы в качестве ядерного горючего.
– Вполне вероятно. Думаю, с полным допуском к реактору для вас проблем уже не возникнет. И подобные работы вы будете проводить очень скоро.
Бергман обращается к членам комиссии:
– На какую величину вы
Господа гадают:
– Полтора процента?
– Три?
Профессор покровительственно улыбается:
– Нет. Не меньше четырех. Я в этом уверен. Кстати, сегодня вечером можно позволить себе небольшую вечеринку по этому поводу. И вы, коллега Стратев, на ней будете главным чествуемым.
– Сэр, по медицинским показаниям я не употребляю алкоголь.
– Не переживайте, мы с удовольствием это сделаем за вас.
Члены комиссии дружно заулыбались шутке с двойным дном. Что же, порадуйтесь, пока можете.
Это чувство для вас теперь ненадолго.
Для работы я выбрал ночные смены. Меньше народа – больше кислорода, да и внимание контролирующих ослаблено. Конечно, полную свободу мне не предоставили, в дежурной смене присутствовали тайные и явные соглядатаи. Впрочем, они все для меня являлись явными. Проблема возникла в другом – установлена блокировка на извлечение более одной фокусирующей пластины одновременно. Их вообще менять местами не рекомендовалось, но человеческие мозги взламывать легче, чем электромеханические узлы.
Выход вижу один – позарез нужны сообщники. Из категории идейных самоубийц, потому что работать придется в пронизываемом насквозь радиацией реакторном зале.
С Ильей Юрьевичем этот вопрос мы в свое время обсуждали. Он твердо заверил: люди будут. Необходимо только дать знать. Желательно заблаговременно. На форуме ядерщиков кодированное безобидным флудом сообщение висит уже больше суток. А времени остается все меньше.
– Вы опять разрабатываете что-то гениальное, коллега Стратев?
Не отрываясь от блокнота, многозначительно улыбаюсь. Щедро почерканный чертеж «случайно» оказывается в поле зрения контролирующей центр управления видеокамеры. Понятно, что там схематично изображен реактор и куча стрелок, обозначающих перемещения пластин-отражателей.
Материалы по теллару мне, кстати, не предоставили. Да персонал и не располагает этими данными – пластины устанавливались «Дженерал электрик» еще на стадии строительства.
Рисовать формулы я не рискнул, но цифры на листке присутствуют. Трижды обведенное «20». И сейчас я внимательно уставился на диаграммы распределения радиационных полей вышедшего на рабочий режим реактора.
Все, кто со мной оказался в одной смене, уверены: с болгарином меньше поломок и неисправности устраняются быстрее. Всего два ментальных посыла: на собственно впечатление и элементарную внимательность при несении дежурства.
Удивительно, но меня пока берегут, не нагружают работами непосредственно в реакторном зале. Впрочем, я еще не сдал на допуск к руководству ремонтными бригадами.
– Завидую вашему таланту. Вы у нас меньше недели, но уже самый популярный сотрудник.
Собеседник изображает почтение и удовольствие от общения. На деле он контролирует все мои телодвижения, являясь персональным куратором.
Снисхожу для разговора:
– Видите ли, коллега, научные изыскания должны подкрепляться практическими экспериментами. Предположим, я нашел интересное и неожиданное решение. Но как воплотить его в жизнь? У меня до сих пор нет допуска к работам в реакторном зале, нет своей бригады из квалифицированных и не трусливых помощников. То, что я сейчас рассчитываю, должно поднять производительность реактора на двад… э-э-э… значительную величину. Но для фокусировки нейтронных полей необходимо задействовать все телларовые пластины из состава биологической защиты. Как отнесутся к этому трусливые индийцы и латиносы ремонтных бригад? Да, образование зон с высокой концентрацией радиации неизбежно. К слову, будет выглядеть подобно лепесткам ромашки. Но главное – я гарантирую высокую стабильность работы «кастрюли» и полностью исключаю возможность повторения ядерной аварии. Такого баланса система не знала со времен постройки.
– Сэр, вам необходимо обратиться непосредственно к профессору Бергману. Я уверен, что он примет ваши предложения с восторгом.
– Не так быстро, коллега. Мне необходимо закончить расчеты по центральной части. Получается очень интересная картина. М-да, HFIR – это чудо ядерных технологий.
– Не могу не согласиться, коллега.
Профессор Бергман, разумеется, принял идею и вдохновился ожидаемыми результатами будущего эксперимента.
Последний отсчет начался. Что до ремонтной бригады… В худшем случае зомбирую пару-тройку работяг из числа тех, что покрепче. Плохо то, что я похудел еще на четыре килограмма. Сколько осталось сил? Сложно сказать.
Зомбировать не пришлось. Причина предельно проста – передо мной в неровной шеренге доставленных из Турции работяг стоят Ахмет с Кемалем. Загоревшие, с восточным колоритом во внешности и приличными документами, подтверждающими стаж работы на атомных электростанциях азиатского региона. Они прибыли, чтобы помочь мне. И умереть. Возврата отсюда не будет. Все это я за мгновение прочел в их чистых искрах. Душах друзей. Братьев.
Остановившись, пристально смотрю им в лица:
– Почему мне кажется, что мы где-то встречались?
– Господин, мы работали под вашим руководством на научном реакторе в Дрездене.
Изображаю задумчивость:
– Хотите еще поработать со мной? Мне нужны смелые и умелые парни.
– Да, господин. Мы будем счастливы трудиться под вашим руководством.
Поворачиваюсь к сопровождающему:
– Вот моя бригада, коллега. Эти двое.
– Хорошо, коллега. Выглядят опытными.
– Мне необходимо провести занятия в учебном комплексе, проверить их навыки.