Ставка больше, чем жизнь
Шрифт:
Клос подошел к бездыханной Эдит и накрыл ее плащом.
XIV. Двойной нельсон
1
Клос открыл окно. Дым ворвался в купе вагона, занавеска от ветра взметнулась вверх, лежавшие на столике газеты и сигареты слетели на пол. Плотная пелена дыма закрыла все вокруг, и Клос не видел ничего, кроме сигнальных огней да неясных контуров каких-то строений.
Он посмотрел на девушку, сидевшую напротив. В скромном коричневом платье она выглядела значительно элегантнее, чем в мундире. Клос почувствовал на себе ее пристальный взгляд и подумал, что допустил уже вторую ошибку за те два часа, что провел вместе с ней в купе вагона скорого поезда, следующего из Берлина через Познань, Варшаву и далее на Люблин и Львов, пересекая с севера на юг оккупированную Польшу.
Первую ошибку Клос совершил буквально через две минуты после того, как поезд отошел от Берлинского вокзала. Он стоял перед окном и вдруг увидел лучи прожекторов, перекрещивающиеся в небе, а потом услышал грохот взорвавшихся бомб. Поезд тронулся, стремясь быстрее вырваться из огненного кольца. Клос упивался этим зрелищем, на мгновение забыв о присутствии девушки, которая внимательно наблюдала за выражением его лица.
Заметила ли она его радость? Неужели ей удалось то, что не удавалось до этого никому, — застать врасплох Ганса Клоса, когда он, расслабившись на миг, потерял над собою контроль? А ведь он всегда, в любой ситуации владел собой, ни на минуту не забывая, кто он. Она ничего не сказала, но… Ганна Бесель — небезопасный противник. Она не просто миловидная девушка, с которой приятно путешествовать в одном купе, а офицер немецкой разведки. Она его враг, хитрый и опытный, может быть, даже один из наиболее опасных противников, с которым ему, Клосу, приходилось до этого встречаться.
Ганна Бесель сидела непринужденно и курила, мастерски пуская кольца ароматного дыма.
— Тебе душно, Ганс? — спросила она Клоса. — Если хочешь, можешь открыть окно.
— Нет, благодарю тебя… Послушай, Ганна…
— Снова! — с досадой прервала она Клоса. — Ты забываешь, что я теперь не Ганна, а Ева.
«Входит в роль», — подумал Клос и вспомнил о настоящей Еве, замученной в берлинском гестапо. Той, настоящей Евы он почти не знал — видел ее однажды в коридоре военного министерства в Берлине и не предполагал, что она… Он понял это позднее, когда увидел ее вечером около портрета Фридриха Великого, висящего в коридоре, недалеко от двери, ведущей в интендантство, где господствовал полковник Люфт. Ева Фромм работала у Люфта секретаршей по рекомендации СД и была допущена к секретным документам. Маленькая, неприметная, ничего собой не представляющая, она сидела часами, склонясь над пишущей машинкой, не поднимая глаз даже тогда, когда кто-то входил в приемную полковника Люфта. Клос даже не помнил ее лица…
В тот вечер он засиделся допоздна над составлением каких-то списков. Закончив работу, Клос приоткрыл дверь, ведущую в коридор, увидел Еву, стоящую около портрета… Спустившись через несколько минут вниз, увидел ее снова. Двое верзил, обязанности которых он хорошо знал, держали Еву под руки. Когда они грубо вталкивали ее в машину, она была бледная, перепуганная насмерть. Невдалеке стояла другая машина. Около водителя сидела молодая женщина в мундире. Клос не знал тогда, что ее имя Ганна Бесель.
О дальнейшей судьбе Евы он узнал только через два дня. Будучи вызванным к полковнику Лангнеру, одному из заместителей адмирала Канариса, Клос застал в его кабинете Ганну Бесель и капитана Больдта, которого хорошо знал по совместной работе в отделе «Восток» абвера.
— Это капитан Клос, — сказал Лангнер, обращаясь к Ганне Бесель. — Он один из наших наиболее способных офицеров. Поэтому я выделил его в ваше распоряжение, майор, на время этой весьма сложной операции.
Клос молчал. Он знал, что прусские офицеры, а Лангнер был пруссаком, не любят, когда подчиненные задают им вопросы. Они должны уметь молча слушать, что им говорят, время от времени напоминая о своем присутствии и беспрекословном повиновении коротким и звучным: «Так точно».
— Вы, господин Клос, работали в Польше и поэтому снова отправитесь туда же, — продолжал Лангнер. Кратко и точно он изложил суть дела: — Два дня назад была арестована Ева Фромм, за которой велось длительное наблюдение. Будучи немкой и, кроме того, дочерью офицера, она работала на иностранную разведку. — Лангнер не пытался скрыть своего возмущения: — Переписывая на машинке секретные документы, она закладывала лишний экземпляр и оставляла его в тайнике, устроенном за портретом Фридриха Великого! Однако ее допрос не дал желаемых результатов — Ева Фромм не призналась, на кого она работала и кто пользовался тайником. Не призналась, — повторил полковник, а Клос в это время подумал, что надо обладать поистине неиссякаемым мужеством и бесстрашием, чтобы пройти через все муки ада и… ничего не выдать. — Она показала, что встретила неизвестного мужчину, который дал ей инструкции и деньги. Потом она уже больше никогда его не видела. Время от времени в тайнике за портретом она находила для себя очередное задание. Это явная ложь, — бросил оберст, — но, к сожалению, Ева Фромм уже действительно больше ничего не скажет. С нею слишком жестоко обошлись на допросе. — Снова на лице Лангнера появилось пренебрежительное выражение. — Видимо, вы понимаете, что все это значит, — медленно промолвил он. — Кроме того, неизвестно, кто из сотрудников военного министерства мог знать о тайнике за портретом.
Клос попросил разрешения закурить. Это было единственное, что он мог себе позволить.
— Итак, — продолжал Лангнер, — Ева Фромм в день ареста оставалась одна в кабинете полковника Люфта для выполнения срочного задания. Ее шеф был так неосторожен, скажем прямо, слишком доверчив, — подчеркнул полковник. — Он так доверял своей секретарше, что даже не закрывал сейф. Ева Фромм имела возможность заснять на микропленку секретные схемы наших оборонительных укреплений на Западном фронте.
В кабинете воцарилась тишина. Больдт равнодушно смотрел в пространство, Ганна Бесель демонстративно рассматривала Клоса, отчего капитану было как-то неловко.
— Этот микрофильм, — полковник повысил голос, — видимо, находится уже у агента иностранной разведки, ибо наши люди сразу после ареста Фромм вскрыли тайник, но там уже ничего не было.
В кабинете снова стало тихо. Клос не знал, на кого работала Ева — на американцев, на англичан или на русских, но он думал сейчас о ней, как о солдате, погибшем в бою.
— И вот в связи с этим делом, — продолжал Лангнер, — майор Бесель и капитан Клос должны будут выехать в Польшу. Там, в генерал-губернаторстве, есть небольшое местечко Лиско-Здруй, где размещается дом отдыха для офицеров. Мы предполагаем и даже уверены, что в ближайшее время в Лиско-Здруе появится агент противника, полковник Конрад, и что цель его приезда — встреча со связным их разведки в Берлине, который должен доставить микрофильм с планами укреплений на нашем Западном фронте.
«Откуда это вам известно?» — хотел спросить Клос, но промолчал. Он понимал, что на этот вопрос ему не ответят.
— Мы располагаем точной информацией, — продолжал Лангнер. — В Лиско-Здруе уже более пятнадцати лет работает наш агент. Он отлично законспирирован, член польской подпольной сети. Его имя Плюш. Прошу вас, господин Клос, запомнить это имя — Плюш.
— Так точно, — отозвался Клос и добавил: — Понимаю, мы должны убрать Конрада и его агентурную сеть, — прекрасно понимая, что он едет туда совсем не за этим. Клос продемонстрировал перед Лангнером полное отсутствие сообразительности, которое так ценят в своих подчиненных прусские офицеры.
— Вы же, господин Клос, работаете не в гестапо! — бросил пренебрежительно Лангнер. — Майор Бесель будет играть роль Евы Фромм и послезавтра выедет в Лиско-Здруй, чтобы вручить Конраду пленку с нашими оборонительными укреплениями. Вот этот микрофильм. — Лангнер бросил, на стол катушку с микропленкой. — Вы, господин Клос, будете действовать в роли офицера безопасности. По приезде установите контакт с нашим агентом Плюшем и обеспечьте успешное возвращение Конрада в Англию. — Лангнер громко рассмеялся: — Наконец-то они будут иметь планы наших оборонительных укреплений! Вы понимаете, конечно, господин Клос, что передача этого микрофильма английской разведке осуществляется для дезинформации противника, — уточнил Лангнер, явно недооценивая сообразительность своих офицеров.