Стая
Шрифт:
Агатий долго не мог подняться. За одну страшную минуту он превратился в совершенно бесчувственный комок вымороженной плоти. С трудом разжав руки, юноша отслонился от камня и, упираясь ладонями в снег, подполз к краю утеса. Увидев распластанные на льду тела любимых товарищей, он потерял сознание.
Когда Агатий пришел в себя, солнце садилось за верхушки растущих по склону сосен. Не чувствуя собственного тела и работая руками, как робот механическими манипуляторами, он сполз с утеса и, не оборачиваясь, побрел на большак по протоптанной в лесу дорожке. Первый же проезжавший водила заметил его (правда, принял сначала за торчащее из снега сломанное дерево), втащил в кабину и привез в Минусинск. Мужик завел парня в теплушку автостанции и вышел позвонить «03».
Не понимая, где он и что с ним происходит, Агатий выбрался на улицу и, теряя последние силы, прислонился к колесу какой-то машины. Чиркнув щекой о подмерзший протектор, Агатий повалился на дорогу.
Машина оказалась (как читатель уже догадался) старым монастырским уазиком.
– Так я попал в монастырь. Остальное, отче, вы знаете…
Агатий замолчал. Его пальцы нервно подрагивали и беспрестанно теребили вязаную скуфейку. Острые худые плечи то неправдоподобно поднимались вверх, то опускались чуть ли не до пояса вниз, будто не имели анатомических опор и, казалось, вот-вот оторвутся от тела.
– Бедный ты мой сынок! – нараспев проговорил старец. – Как же трудно тебе, как гадко внутри, вижу…
Опираясь на спинку кровати, Савва поднялся и обнял келейника.
– Попробуй успокоиться. То, что ты успел совершить, не есть худшее из зол. Да, ты предал клятву. Но теперь знаешь заповедь «Не клянись». Ты предал самых дорогих тебе людей. Но это упасло тебя от худшего зла, теперь ты знаешь и это. Святая церковь самоубийц даже не отпевает, до того они противны Богу. Ты обвиняешь себя в трусости, но выходит, ты обвиняешь своего ангела-хранителя, который спас тебе жизнь. А ведь он дан тебе самим Богом. Значит, ты обвиняешь… Бога? Согласись, тут есть о чем подумать.
Старец гладил ладошкой дрожащее плечо Агатия и нараспев (так спокойней) продолжал увещевать юношу.
– Сейчас тебе тяжело. Твой разум и духовные очи застят горе и хула на самого себя. Житейские повороты не случайны, и за видимым ненастьем кроется то глубокое, в чем ты истинно нуждаешься. Не спеши винить Бога! Найди в себе силы принять на веру промысел Божий.
Савва поморщился.
– Терпеть не могу читать морали! Но по-другому не скажешь.
– А как же мои товарищи, отче? Ведь ваши слова относятся и к ним.
Агатий сжался телом, не видя возможности получить ответ на свой страшный вопрос. Действительно, старец замолчал и только тихонько раскачивался из стороны в сторону, продолжая гладить Агатия по плечу.
– Ответить нелегко, – произнес он после длительной паузы, – мы все очень разные и судим об одном и том же, как правило, со своей колокольни, значит – по-разному! А потом удивляемся: почему Бог одному дал столько, другому столько? Бог, как сеятель, метнул нас в жизнь из своего заветного коробка – летите, люди! Он не отпустил нас на произвол случая, но наделил каждого свободной волей, мол, думай сам, куда тебе следует упасть. Вот и разлетелись мы, как в притче – кто куда. Выходит, развела нас не божественная причуда, а собственная свобода воли.
– Вам бы, отче, лекции читать, – Агатий попытался улыбнуться.
– А я и читал. – в ответ улыбнулся Савва. – Не удивляйся, Агатий, перед тобой сидит профессор Московского государственного университета, старший препод – Агатий вздрогнул – кафедры социальной, прости Господи, философии. А ныне грешный и окаянный раб Христов Савватий. Так-то.
– Какой же вы, отче, грешник? – Агатий с удивлением уставился на Савву.
– А кто ж еще? – усмехнулся Савва, довольный, что отвлек собеседника от тягостных переживаний. – Помнишь поговорку «чем дальше в лес, тем больше дров»? Так и в деле спасения. Новичок бесам не интересен, он для них игрушка, собрал-разобрал, как «Лего». Монах – другое дело. Тут у них интерес особый – поединок! А кто ж супротив беса устоит?
– И кто?
– Кто-кто, святой да дурак.
Часть 4. «Обыденный»
Несмотря на разницу в возрасте, Савва в полной мере ощутил глубину трагедии своего келейника. Помимо Агатия, сердце старца оплакивало огромную стаю таких же, как он, юнцов, на долю которых выпало несостоявшееся счастье. Ведь на незрелые умы и пылкие чувства юнцов был опрокинут ушат холодного безжалостного законодательства.
«Подумать только, – стенало сердце старого монаха, – это безумное государство своими репрессивными действиями вычеркнуло из истории огромный пласт собственного будущего и предпочло великому развитию спесь ныне действующей законодательной власти! Молодой интеллектуальный потенциал, который должен был сменить поколение отцов, растерзан и оттого не способен выполнить свою историческую миссию. А ведь известно: нарушение преемственности поколений – первопричина гибели всякого государства. И Россия – не исключение…»
Рассуждая так, Савва все более склонялся к активной позиции российского гражданина. Привычный мир молитвенного бесстрастия теснили мысли о необходимости срочных перемен в отношениях государства с молодежью.
«Надо что-то делать! Как объявить во всеуслышание – беда? Беда назрела в отечестве…» – так думал он, не находя душевного покоя даже в молитве. Так, в результате долгих и тягостных переживаний в голове старца сложилась мысль о личной ответственности за происходящее в стране.
Конец ознакомительного фрагмента.