Стая
Шрифт:
– Кто? – удивился я.
– Волкодлак, – терпеливо повторила Татьяна, – О нем многие слышали. Странно, что тебе никогда ничего о нем не говорили. Все местные знают, что в наших краях испокон веков его логово. Нам с Сашей в детстве бабушка все время о нем рассказывала.
– А Волкодлак – это… оборотень, что ли? – Я пытался говорить серьезно, хотя мне было неловко поддерживать разговор на такую тему.
Но что же делать, моя девушка – со странностями. Зато в ней такой космос, которого и на мою долю хватает, особенно в моменты, когда мы близки. Секс с Татьяной всегда был больше похож на чернокнижный магический ритуал – она была как бездна, все в себя принимающая и все растворяющая в себе без остатка. Никогда – ни до знакомства с ней, ни после того,
– Никто и не знает этого, – вздохнула Таня, – В деревнях говорят, что волкодлак – упырь, который как волк выглядит. В полнолуние он особенно зол и голоден. Но я думаю, это сказки. Я думаю, что волкодлак где-то среди нас. Человек он, просто не такой, как все. И никогда в жизни, увидев его на улице, ты не поймешь, чем он занимается ночами в лесу.
– А почему ты так думаешь? Это тоже вам бабушка в детстве рассказывала?
– Только не стоит говорить со мной так снисходительно, – осадила меня Татьяна, – недоверие лишает вдохновения.
– Ладно, ладно… Просто мне трудно примириться с такими вещами.
– Я тебе однажды расскажу. Не сейчас. Саша ведь не случайно в тот лес пошел. Мы с ним однажды видели Волкодлака. И с тех пор он бредил этим. Его туда тянуло. К нему даже по ночам Волкодлак приходил и звал за собою. Саша даже делился со мной, что ему хотелось бы пойти на зов. Я не думала, что он это всерьез, иначе и на метр его не отпустила бы от себя. Думала, просто мечтает. Но он был слишком молодым, слишком романтичным и слишком самонадеянным. Он верил, что раз Волкодлак сам зовет, то он не причинит вреда. Вот и ушел.
Таня надолго замолчала. Прямая спина, бледное фарфоровое лицо, огромные серые глаза, уставившиеся в никуда. Женщина, с которой у меня никогда не будет дома. Женщина, которая не умеет даже пуговицу пришить и пьет только воду из-под крана, потому что ленится кипятить и заваривать чай. Женщина, которая рассказывает страшные сказки. И верит в них всем сердцем. Да какая женщина – существо с другой планеты.
– Но самое смешное… Он ведь потом и ко мне приходил.
– Волкодлак?
В тот момент мне хотелось обнять ее, как ребенка, которому в пляске теней на потолке мерещатся бяка и бука. Но я знал, что Таня, несмотря на кажущуюся хрупкость, в защите не то чтобы не нуждается, но даже как будто бы брезгует ею. Она – сама по себе. Одуванчик, проросший сквозь трещинку в бетоне.
– Да, – серьезно кивнула Татьяна. – Знаешь, такое бывает странное состояние – когда вроде бы уже уснул, но на самом деле еще нет. Граница между сном и бодрствованием. Я после Сашиных похорон плохо спала. Все время мысли в голове вертелись, что все могло бы быть по-другому, я остановить его могла. До рассвета ворочалась, иногда голова сама собою отключалась… В таком состоянии часто необычное видишь. Игры разума. Но то видение не было похоже на остальные. Все было словно совсем по-настоящему… Как раз сорок дней у Саши прошло. Были поминки – небольшие, у нас с братом никогда не было много друзей. Родители наши умерли давно. И бабушка, которая нас воспитывала, тоже умерла. Меня эти поминки раздражали. Все пытались, как они это называли, разрядить обстановку. Как будто бы отвернуться от смерти и закрыться от нее картонным щитком натужного юмора. Вспоминали какие-то дурацкие истории о Сашке. Как он урок алгебры сорвал, запустив в класс белых мышей. Как он влюбился в девочку, написал письмо с признанием и решил привязать к ошейнику ее пса. А это огромная немецкая овчарка. Он их во дворе караулил, за гаражами прятался. Потом приманил овчарку на сосиску, схватил за поводок, а та его на землю повалила. Хорошо, хозяйка вовремя подбежала – а то бы его в клочья порвали. – Таня нервно поежилась. – Его ведь и порвали, только многими годами позже. Волкодлак. А записку он так и не отдал… Такие вот дурацкие истории вспоминали.
Одна старуха рассказывала: пошла она однажды в лес за грибами, забрела далеко, устала очень. С собой у нее была бутылка молока и хлеб. Присела передохнуть и только собиралась начать бесхитростную трапезу, как ветки совсем рядом затрещали и на поляну, где она устроилась, олень выбежал. На боку у него была глубокая рваная рана – как будто бы кто-то зубами вырвал кусок плоти. Сознание его было затуманенным, руководили им инстинкты, он бестолково метался по поляне, тратя и без того скудные силы. Старуха посторонилась, укрылась за широким стволом лесного дуба – испугалась, что он ее зашибет. И только потом подумала – если рана свежая, значит, где-то рядом и тот, кто ее нанес. И ничего поделать с этим она не может – где ей убежать от дикого зверя. Только и оставалось, что схорониться – успокоить дыхание и прижаться к стволу в надежде, что отвлеченный запахом свежей оленьей крови, хищник ее не заметит и даст спокойно уйти.
И вот кусты снова затрещали, и когда старуха увидела, кто преследовал оленя, она испугалась по-настоящему. Ни волк матерый, ни медведь лютый не заставили бы так заколотиться ее сердце. Это был человек. Мужчина. Но очень странный.
Старуха потом всем об этом рассказывала, но ей никто не верил. Думали, она с возрастом тронулась умом.
Постепенно я привыкал к новой для меня действительности, к новой стране. Моя жизнь медленно налаживалась. И работа однажды нашлась, вполне денежная.
Судьбу мою определил счастливый случай – один знакомый предложил мне, пока суть да дело, поработать на побегушках в некой строительной конторе. Нудная бумажная работа – в ней ни радости, ни перспектив, зато стабильные деньги. И время подумать, освоиться в изменившемся мире, нащупать в нем нового себя, новые свои мечты и цели. И конечно, я с радостью за эту возможность ухватился.
Я был педантичным аккуратистом и быстро освоился в офисе, который представлял из себя несколько комнаток, арендованных у завода на окраине города. Здесь было неуютно – мертвенный свет, заляпанные окна и гора бумаг в маленьком пространстве. Я чувствовал себя отчасти роботом, и это был осознанный выбор, чтобы не сойти с ума. Я был идеальным механизмом по сортировке бюрократического мусора, и меня практически сразу же заметил начальник нашего отдела – некто Сергей Сергеевич Семенов. И уже спустя пару недель я стал кем-то вроде его личного ассистента – хотя такой должности в нашей конторе и не было предусмотрено.
Семенов.
В некотором роде местная легенда и знаменитость. Человек, которого все побаивались, но за которым наблюдали исподтишка.
Семенов производил впечатление человека пусть мрачноватого, но зато уравновешенного, надежного и в лучшем смысле приземленного. Спокойный тихий голос, ровное настроение, спортивная осанка, умные глаза. Даже в слякоть его ботинки блестели от гуталина, его рубашки всегда были безупречно отутюжены, а на рабочем столе не водилось никакого хлама. Он никогда не терял документы и чеки, не забывал ничего, даже дату рождения уборщицы из кафетерия напротив. Семенов никогда не позволял себе лишнего – ни еды, ни выпивки, ни слова, за что многие окружающие относились к нему настороженно. Полный самоконтроль.
Многие не могли с ним сработаться. Педант, честный трудяга, которому неведомы простые человеческие радости вроде утренней медитации на пасьянс «косынка» или замаскированного под чай коньяка на рабочем столе.
«Он как будто не живой человек, а машина, с ним страшно и неуютно! – говорили коллеги о Семенове. – И никакой карьеры не надо, если жить вот так. Интересно, он хотя бы иногда смеется? А трахается?»
Возможно, я был единственным человеком в городе, который однажды по чистой случайности узнал мрачный секрет Семенова.