Стая

Романова Марьяна

Глаза Семенова горели яростью. Я смотрел на него и верил – действительно запер бы. Действительно не отпустил бы.

– Но я как дурак сразу открыл все карты. Пришел к ней домой, нагрянул неожиданно. Еще и конфет принес. Хотел быть дружелюбным, разобраться во всем хотел. Вывалил все этой Валерии – про мои сомнения, про жену, которая ушла из семьи, не уходя.

– А она что?

– Да ничего! – сжал губы Семенов. – Выслушала меня спокойно, даже, тварь, посочувствовала. Сказала, что нельзя считать людей своей собственностью. Даже родственников. Что удержать возле себя любимого можно, только дав ему свободу. И что принятие чужого выбора – это и есть настоящая любовь… Я и так к ней, и так подъезжал… На своем стояла – никакого любовника у Наташи нет. Просто появились свои друзья, интересы. А я, мол, ревную ее к новой жизни. Обманула меня. А я ей позволил это сделать.

– И что случилось потом?

– А потом всего

недели две прошло, не больше. И Наташа в очередной раз домой не пришла. Это меня не удивило. Я даже решил быть благородным. Выпил коньяка, позвонил на работу, отгул взял, лег спать. Подумал, что вот утром она явится, а я не буду неудобных вопросов задавать. Приму ее как родного любимого человека. Может быть, это ее смягчит, развернет ко мне. Еще, дурак, планировал – встану пораньше, омлет вкусный сделаю, за ее любимыми пирожными в гастроном схожу… Только вот утром Наташа не появилась. И на следующую ночь не появилась тоже. Такое случилось в первый раз. Она все-таки предупреждала о своих перемещениях. Я заволновался. В милицию позвонил – меня там на смех подняли. Но я на людей давить умею, даже на ментов. Заставил их записать мой телефон, данные Наташи. Взял обещание позвонить мне, если какая-то информация появится… Долго ждать мне не пришлось. Той же ночью они мне позвонили. Сказали приехать в морг на опознание. Я почему-то сразу понял, что нет никакой надежды. Что это именной Наташино тело я сейчас увижу. Как в тумане собрался, поехал. Дочку будить не стал. Зачем ее нервировать напрасно. Приехал в морг, мне показали Наташу. Она была голая. Синяя какая-то, как замороженная курица. Лицо спокойное, губы сжаты.

– И как она погибла? – тихо спросил я.

– Живот у нее был вспорот. Черная рана вместо живота. Месиво. Что я только в жизни ни видал, но там меня прямо на пол наизнанку вывернуло. Меня быстро увели, чаю дали. Все было как в тумане. Как будто бы я был не я. Мне сказали, что ее нашли в городском парке. Зачем-то она пошла среди ночи в лес, одна. В дикую часть парка, куда и люди не ходят. Ее бы и не нашли так быстро. Парочка подростков искали место, где уединиться, случайно наткнулись на нее. Она была совсем голая. Лежала лицом вверх. И руки раскинуты, как будто бы обнимала кого-то. Сначала решили, что это маньяк, что изнасиловали ее. Но ни следов борьбы не нашли, ничего. Паталогоанатом написал в заключении, что секса перед смертью у Наташи не было. И чем нанесли такие раны, тоже никто не понял. Как будто бы зубами рвали, по живому… Но знаешь, что самое ужасное? – Семенов заметался по комнате, воспоминания как будто бы перенесли его в прошлое, и теперь он в тысячный раз переживал ту ночь. – Утром я осторожно рассказал Алене. Дочке нашей. Она всегда была чувствительной девочкой. А она… Она не удивилась. Я это потом осознал. Тогда не до эмоций было. Надо было как-то такое принять, да и похороны организовать, место на кладбище купить, денег где-то на все это собрать… А потом вспоминал и удивлялся – Алена просто выслушала меня спокойно. Вздохнула грустно, да и все. И на похоронах она единственная не плакала. Даже я плакал. Родители Наташины из другого города приехали, у матери ее вообще истерика случилась, на гроб кидалась. Алена стояла спокойная, в сторонке. А ведь она с матерью была близка. Доверяла ей. Много времени они вместе проводили. Даже когда Наташа меня из жизни зачем-то вычеркнула, Алену она не оттолкнула. Иногда они шептались о чем-то… Мне бы подслушать, но кто же знал… Кто же знал…

– А та женщина, Валерия? Вы потом ходили к ней еще? Она же явно знала что-то…

– Ходил ли я, – глухо рассмеялся Семенов. – Еще девяти дней не исполнилось, как пошел. Без толку. Не оказалось ее в квартире. Соседка сказала – переехала. Куда – никому не сказала, нелюдимая она была. Я через знакомых по базе ее искал. Но ничего – как будто бы растворилась. Город у нас небольшой – я каждый день думал о том, что однажды встречу ее. Но нет. Видимо, уехала, сбежала. Поняла, что запахло жареным. Или убрали ее.

– А дочка?

– А дочка была со мною до сорокового дня. В последний раз я ее видел на поминках. Какой же я был дурак! Алена ходила как тень – а я думал, что она смерть матери тяжело переживает. Все по-разному с горем встречаются. Кому-то проще выплеснуть из себя эмоции, рыдать, жаловаться, искать утешения. А кто-то как будто бы варит горе внутри – как ядовитый эликсир. Медленно выпаривает яд. И никто ему не нужен для того, чтобы самое лютое горе трансформировать в спокойное воспоминание. Алена из таких и была. Так я думал.

– Откуда же вы узнали, что она тоже попала в эту Стаю? И вообще, как узнали о Стае?

– Подруга Аленкина меня однажды на улице остановила. Специально пришла в наш двор и ждала меня. Маруся ее звали, она с моей дочкой с самого детства дружила… Не разлей вода, ни разу не поссорились, вместе собирались в институт поступать.

Аленка часто ночевать к ней уходила. И когда уже случилось непоправимое… Маруся та однажды меня во дворе подкараулила. И рассказала жуть какую-то. Оказывается, моя Алена давно оттолкнула ее – просто ни с того ни с сего перестала общаться. Маруся – девочка нежная, переживала очень. Не ссорились, все было хорошо. Моя дочь звонить ей перестала, а когда сама Маруся звонила, говорила, что ей некогда, обещала перезвонить и никогда не перезванивала. Маруся однажды во дворе к ней подошла, поговорить хотела. Аленка на нее огрызнулась и даже оттолкнула. Зло так. «Уходи, не до тебя мне! Ты что, сама не видишь, что с тобой не хотят общаться?» И сначала Маруся обиделась, несколько дней не трогала ее… А потом подумала – а что, если подруга в беду попала? Что, если ей помощь нужна, а она из гордости никого не хочет впутывать? Стала за Аленой из окна наблюдать, пасти ее. Заметила, что подруга часто ближе к ночи уходит куда-то. Обычно – в сторону городского парка. Ну и пошла однажды за ней. Оделась удобно и неприметно, жалась к стеночкам. Но никаких шпионских хитростей и не понадобилось – Алена была настолько погружена в свои мысли, что ничего вокруг себя и не замечала. Прямиком в лес она шла. Марусе не по себе было – ночь все-таки. А Алена будто бы и не боялась ничего. И вот прямо перед входом в парк она по сторонам оглянулась и вдруг опустилась на землю и поскакала вперед, как животное! Маруся опешила и не стала ее догонять. Испугалась очень. Говорит, это как в фильме ужасов выглядела. И так резво побежала – так не у любого спортсмена получится… Маруся все допытывалась – правда ли, что с Аленой все хорошо, куда она пропала? А у меня сердце кровью обливалось, но я был вынужден врать, что с дочкой все в порядке, в Питере учится…

– А на самом деле? – затаив дыхание, спросил я.

Семенов, кашлянув, поднялся, с шумом отодвинув стул. Он нервничал, это было заметно. И странно. Я обратил внимание, что он с силой сжал кулаки – видимо, у него тряслись руки.

– А на самом деле… На самом деле Алены больше нет, – глухо ответил он, – Во всяком случае, той Алены, которую я знал и растил.

– А мы сюда приехали, чтобы… – начал было я.

– Чтобы ты кое-что увидел, – перебил Семенов. – Идем.

Я потянулся за ним в соседнюю комнату – обычная дачная комнатушка с разношерстной старенькой мебелью, истрепанным дешевым ковром и посеревшими от времени густыми тюлевыми шторами. Семенов взялся за угол ковра, привычным движением откинул его в сторону, обнажив неровный дощатый пол, в котором был небольшой люк. Тоже ничего особенного – многие строили дачные дома с погребами, чтобы хранить в земляном холоде огородные заготовки.

Семенов откинул люк, и я увидел лестницу, ведущую вниз – пожалуй, чуть глубже, чем следовало бы. Это был очень, очень глубокий погреб.

– Ну что же, идем. Только держись, пожалуйста, за моей спиной.

– А что там, трехглавый цербер на цепи? – нервно хихикнул я.

Но Семенов остался серьезным:

– Самое смешное, что ты почти угадал.

И мы пошли по лестнице вниз. Шаткие ступеньки – их явно строили второпях. Снизу веяло холодом. Шли мы в полной темноте, потому что как только мы оказались на лестнице, Семенов закрыл люк над нашими головами. Непроглядная черная темень. Я шел осторожно, ориентируясь на звук его уверенных шагов. Сразу было понятно, что ему приходится часто проделывать этот путь, его ноги помнят каждую ступеньку. Мне было не по себе. И немного стыдно за это. Взрослый мужик, отслуживший в армии, а у самого сердце колотится в этой темноте, в плену этих земляных стен. Еще и память услужливо подбросила все прочитанные в желтой прессе материалы о маньяках – у каждого второго из них был вот такой специально оборудованный глубокий земляной подвал. Кричи – никто не услышит. И никто никогда не найдет.

Я услышал лязг отпираемого замка и скрежет несмазанных петель. И только отперев дверь, Семенов щелкнул выключателем. Помещение залил скудный желтоватый свет единственной лампочки. Мы находились перед толстой железной дверью, к которой с внутренней стороны было прибито ватное одеяло. Небольшая прихожая, а за ней – еще одна металлическая дверь, с тремя замками. Увиденное нравилось мне все меньше. Даже мелькнула мысль, что пора спасаться – дернуть вверх по лестнице, только меня и видели. Но любопытство заставило меня продолжать с наиглупейшим видом стоять на месте.

– Ну что, боишься? – Семенов считал мое состояние. – И правильно делаешь. Мне самому каждый раз страшно туда идти. Ты главное, не паникуй, все время держись за моей спиной. Тогда эта тварь тебя не тронет. Цепь надежная, не порвется точно.

За дверью послышалась какая-то возня. Будто бы рычание.

– Так это вы не пошутили… По поводу зверя… – только и мог пролепетать я.

– Не пошутил, – вздохнул Семенов. – Только там не зверь.

– А кто? – Я почти шептал.

– Моя дочь. Алена.