Стажерка в наказание, или Академия Безликих
Шрифт:
Вдобавок бесили туфли. Платье еще было терпимым, вопреки шелестящей юбке, но туфли играли на нервах. Твердые, узкие, еще и на каблуках! Каждый шаг был настоящей пыткой. Ни о какой изящной, летящей походке и речи не могло быть.
Стоит отметить, златородная в моем теле тоже не могла расслабиться. Она вышагивала, как пещерный человек. Грубо, несуразно, в развалку. Такой походкой только девчонок отпугивать. Любая решит, что я психически не здоров.
В доме профессора я был единожды – когда меня перевели из АЗМ, а Аверардус страдал на больничном
– Мистика! – удивился Аверардус ее не самой гостеприимной реакции, вводя меня в теплый холл. – Не узнала тебя, – засмеялся снисходительно и снял с меня мантию. – Бабушке лучше тоже на глаза не показываться, пока не искупаешься.
Искупаешься… Я вдруг представил себе ванну с клубничной пенкой и резиновыми уточками.
– Ну! – Профессор хлопнул себя по бедрам. – Беги к себе, а я велю разогреть для тебя ужин и приготовить магистру Рейнфриду комнату.
К себе – это куда?
Я доплелся до широкой, воистину королевской лестницы, задрал лицо и присвистнул. Особняк у Аверардуса был роскошным. Настоящий дворец, доставшийся ему в наследство от титулованной жены.
Никто точно не знал, от какой хвори она прибралась. Поговаривали, что даже похороны были закрытыми. Но в память о ней скорбящий муж возвел мраморную статую в реальный рост. Первое время изваяние стояло посреди главного двора академии. Увы, хулиганистые студенты начали рисовать на ней, царапать и прилеплять жвачки, а птицы справляли нужду. Аверардус перетащил памятник на свой двор, где тот подвергся последствиям непогоды и перепадам температуры и был перемещен в дом, заняв почетное место между двумя увитыми плющом колоннами, впереди стены с портретами прежних хозяев.
Жуткое, надо признать, зрелище. Склеп в главном коридоре дома.
– Варенька, все хорошо?
Никогда раньше не слышал столько заботы в голосе Аверардуса. Академия загибалась, но он и пальцем не пошевелил, чтобы что-то исправить. Давно пустил все на самотек и просто отрабатывал последние годы до пенсии, не переусердствуя.
– Ты прости меня, что отдал тебя этому дрянному магистру.
– Дрянному?
Обсуждая меня с другими преподавателями, Аверардус позволял себе менее оскорбительные высказывания. А тут не пытался даже понизить голос, зная, что тот самый дрянной магистр стоит за его спиной.
– Если бы я знал, чем обернется эта экскурсия… Ребята с курса сказали, вы много спорили.
– Возможно, – не стал отрицать я. – Но это исключительно моя вина. Я, скажем так, была предвзята к безликим. А магистр Рейнфрид спас меня, рискуя собственным здоровьем и жизнью.
– Весьма удивительно, – хмыкнул он, покосившись на мое тело, в глазах которого взрывалось возмущение.
– Ты мне не веришь?
– Что ты, Варенька! Верю! – Профессор раскрыл свои объятия, чтобы снова потискать меня, но я ловко проскочил через несколько ступенек.
– Вы хотели разогреть для меня ужин, папенька. – Прозвучало так, будто я с ним заигрываю. Аж не по себе стало. – Я так голодна, что зарубала бы целого кабанчика.
– Кабанчика, – задумчиво покивал он, с пыхтением разворачиваясь. – А вы, магистр, будьте здесь и помните, что в гостях.
Запрыгнувшая на перила кошка с важным видом посмотрела на меня, сверкая своими глазищами. Она явно чуяла подвох. Насквозь меня видела. И была готова вспороть когтями, чтобы вынуть чужую душу.
Аверардус ушел, а мое тело уперло руки в бока, потребовав ответа:
– Что еще за исключительно моя вина?! Я к безликим не предвзята. Я реально смотрю на вещи.
– Пойду догоню папуса, скажу ему, что во всем виноват магистр. Пусть он отправит его под суд, и мы уже никогда не вернем себе свои тела. Ты этого хочешь?
Насупилась. Уяснила, что профессору лучше не злиться на меня, а то укатит его доченька в ссылку.
– Перестань называть моего отца папусей, папулей, папенькой, папусом, – зафырчала она. – Папа. И никаких мимимишностей. Я же не принцесса, витающая в облачках.
Я глянул на подол платья и усмехнулся:
– Но ты не прочь розового цвета.
– Чтоб ты знал, розовый – символ доброты, силы, открыленности и любви…
– Ага, к самой себе. Давай показывай мне, где твоя комната.
– Но папа запретил мне бродить по дому.
– Я разрешаю. А я тут тоже хозяи-йка! – Я развернулся, задрал платье повыше и продолжил подъем. – Ты идешь? Или мне самому купать твое красивое и умное тельце в нежной, пышной пенке?
– Рискни! – пригрозила она моим грубым басом, каким я порой рявкал на шпану.
– И что ты мне сделаешь? – не удержался от смеха я.
– Я… Я… – растерялась златородная, перебирая моими мощными ногами по ступенькам. – Я перед всей академией поставлю под сомнение то, что ты мужик! Да, совершу каминг-аут от твоего лица. Знаешь, что это такое?
– Знаю-знаю, – ни на секунду не замешкался я. Зря она губу раскатала, что я испугаюсь. Меня трудно взять на понт, а на угрозы я не ведусь. – Чудный шанс быть своим среди девочек.
Златородная закатила глаза и, обойдя меня, уверенно двинулась по коридору.
– Привыкаешь к моему телу, – заметил я. – Правда же, оно крутое?
– Мешок с картошкой, – проворчало мое крутое тело, толкнув дверь комнаты.
Не успел я проследовать за ним, как в коридоре появился старушечий силуэт в длинной белой сорочке и чепце. Держа свечку в сухой руке, она сощурила окруженные глубокими морщинами глаза и прохрипела:
– Варюшка, ты вернулась, девочка.
Мое тело мгновенно юркнуло в темноту комнаты, прижалось спиной к стене и начало руками показывать, что его тут нет. Берегла наша златородная нервы своей бабули. Боялась, что ту удар хватит, если она вдруг узнает, что у ее внучки, которой на минуточку двадцать два, может быть личная жизнь, парни, а то и вжик-вжик по-взрослому!