Стажеры. Второе нашествие марсиан
Шрифт:
— Вот послушай, Юрик, — вскричал он. — И ты, Ванюша, послушай.
— Слушаем, Михаил Антонович, — с готовностью сказал Юра.
Михаил Антонович откашлялся и стал читать:
— «С капитаном Степаном Афанасьевичем Варшавским я встретился впервые на солнечных и лазурных берегах Таити. Яркие звезды мерцали над бескрайним Великим, или Тихим, океаном. Он подошел ко мне и попросил закурить, сославшись на то, что забыл свою трубку в отеле. К сожалению, я не курил, но это не помешало нам разговориться и узнать друг о друге. Степан Афанасьевич произвел на меня самое благоприятное впечатление.
— Ничего, — сказал Жилин, когда Михаил Антонович замолк и застенчиво на них посмотрел.
— Я здесь только попытался дать портрет этого превосходного человека, — сказал Михаил Антонович.
— Да, ничего, — повторил Жилин, внимательно наблюдая за экранами. — Как это у вас сказано: «Над солнечными и лазурными берегами мерцали яркие звезды». Очень свежо.
— Где? Где? — засуетился Михаил Антонович. — Ну, это просто описка, Ваня. Ну, не нужно так шутить.
Юра напряженно думал, к чему бы это прицепиться. Ему очень хотелось поддержать свое реноме.
— Вот я и раньше читал вашу рукопись, Михаил Антонович, — сказал он наконец. — Сейчас я не буду касаться литературной стороны дела. Но почему они у вас все такие милейшие и превосходнейшие? Нет, они действительно, наверное, хорошие люди, но у вас их совершенно нельзя отличить друг от друга.
— Что верно, то верно, — сказал Жилин. — Уж кого-кого, а капитана Варшавского я отличу от кого угодно. Как это он выражается? «Динозавры, прохвосты, тунеядцы несчастные».
— Нет, извини, Ванюша, — с достоинством сказал Михаил Антонович, — мне он ничего подобного не говорил. Вежливейший и культурнейший человек.
— Скажите, Михаил Антонович, — сказал Жилин, — а что будет написано про меня?
Михаил Антонович растерялся. Жилин отвернулся от приборов и с интересом на него смотрел.
— Я, Ванюша, не собирался… — Михаил Антонович вдруг оживился. — А ведь это мысль, мальчики! Правда, я напишу главу. Это будет заключительная глава. Я ее так и назову: «Мой последний рейс». Нет, «мой» — это как-то нескромно. Просто: «Последний рейс». И там я напишу, как мы сейчас все летим вместе, и Алеша, и Володя, и вы, мальчики. Да, это хорошая идея — «Последний рейс».
И Михаил Антонович снова обратился к мемуарам.
Успешно завершив очередную настройку недублированного фазоциклера, Жилин пригласил Юру спуститься в машинные недра корабля — к основанию фотореактора. У основания фотореактора оказалось холодно и неуютно. Жилин неторопливо принялся за свой каждодневный «чек-ап». [7] Юра медленно шел за ним, засунув руки глубоко в карманы, стараясь не касаться покрытых инеем поверхностей.
— Здорово это все-таки, — сказал он с завистью.
7
Check — u p — проверка, контроль (англ.)
— Что именно? — спросил Жилин.
Он со звоном откидывал и снова захлопывал какие-то крышки, отодвигал
— У меня слюнки текут, — сказал Юра.
Жилин засмеялся.
— Правда, — сказал Юра. — Не знаю, для вас это все, конечно, привычно и буднично, может быть, даже надоело, но это все равно здорово. Я люблю, когда большой и сложный механизм — и рядом один человек… Повелитель. Это здорово, когда человек — повелитель.
Жилин чем-то щелкнул, и на шершавой стене радугой загорелись сразу шесть экранов.
— Человек уже давно такой повелитель, — сказал он, внимательно разглядывая экраны.
— Вы, наверное, гордитесь, что вы такой…
Жилин выключил экраны.
— Пожалуй, — сказал он. — Радуюсь, горжусь и прочее. — Он двинулся дальше вдоль заиндевевших пультов. — Я, Юрочка, уже десять лет хожу в повелителях, — сказал он с какой-то странной интонацией.
— И вам… — Юра хотел сказать «надоело», но промолчал.
Жилин задумчиво отвинчивал тяжелую крышку.
— Главное! — сказал он вдруг. — Во всякой жизни, как и во всяком деле, главное — это определить главное. — Он посмотрел на Юру. — Не будем сегодня говорить об этом, а?
Юра молча кивнул. «Ой-ей-ей, — подумал он. — Неужели Ивану надоело? Это, наверное, ужасно плохо, когда десять лет занимаешься любимым делом и вдруг оказывается, что ты это дело разлюбил. Вот тошно, наверное! Но что-то непохоже, чтоб Ивану было тошно…»
Он огляделся и сказал, чтобы переменить тему:
— Здесь должны водиться привидения…
— Чш-ш-ш! — сказал Жилин с испугом и тоже огляделся по сторонам. — Их здесь полным-полно. Вот тут, — он указал в темный проход между двумя панелями, — я нашел… только не говори никому… детский чепчик!
Юра засмеялся.
— Тебе следует знать, — продолжал Жилин, — что наш «Тахмасиб» — весьма старый корабль. Он побывал на многих планетах, и на каждой планете на него грузились местные привидения. Целыми дивизиями. Они таскаются по кораблю, стонут, ноют, набиваются в приборы, нарушают работу фазоциклера… Им, видишь ли, очень досаждают призраки бактерий, убитых во время дезинфекций… И никак от них не избавиться.
— Их надо святой водой.
— Пробовал, — Жилин махнул рукой, открыл большой люк и погрузился в него верхней частью туловища. — Все пробовал, гулко сказал он из люка. — И простой святой водой, и дейтериевой, и тритиевой. Никакого впечатления. Но я придумал, как избавиться. — Он вылез из люка, захлопнул крышку и посмотрел на Юру серьезными глазами. — Надо проскочить на «Тахмасибе» сквозь солнце. Ты понимаешь? Не было еще случая, чтобы привидение выдержало температуру термоядерной реакции. Кроме шуток, ты серьезно не слыхал о моем проекте сквозьсолнечного корабля?