Стечение обстоятельств
Шрифт:
– А я и не люблю.
Настя по-прежнему не открывала глаз.
– А что ты любишь?
– Задачки решать.
Он легко подхватил Настю на руки, отнес в ванную и осторожно опустил в воду. В горячей воде она быстро приходила в себя, бледные щеки порозовели. Дима уселся на край ванны, продолжая с любопытством рассматривать Настино умытое лицо.
– Сколько раз тебя Павлов видел в натуральном виде?
– Два.
– И ты не боялась, что он тебя узнает? Рисковая ты девушка.
– Никакого риска. Меня почти невозможно запомнить. Я – никакая. Вот ты столько лет меня знаешь, а описать словами не сможешь.
– Кто тебе сказал, что ты – никакая? Сама придумала?
– Отчим. Это случайно вышло. Мне тогда пятнадцать лет было. Он по телефону разговаривал, не думал, что я слышу. Кого-то распекал, что слишком заметного парня куда-то послали. Он тогда еще в розыске работал. И говорит: «Он должен быть таким, как моя Аська. Никаким. Сто раз мимо пройдешь и не запомнишь». Я, естественно, в слезы. Он понял, что я слышала, утешать начал. Вот тогда-то он мне и сказал: «У тебя лицо как чистый лист бумаги. На нем что угодно можно нарисовать. И красоту, и уродство. Это редчайший дар природы, им надо уметь пользоваться». Кроме того, Димуля, мы ведь не черты лица запоминаем, а масть, мимику, моторику, голос, манеры. А это все легко меняется, было бы желание. Так что, повторяю, риска не было ни малейшего.
– Ты с ним и голос меняла?
– Конечно.
– Скажи что-нибудь, мне интересно, как ты с ним разговаривала, – попросил Дима.
Низким голосом, в котором явственно слышались англоязычные интонации, Настя произнесла:
– Мне кажется, Дмитрий Владимирович, вы предпринимаете попытки меня соблазнить. Я полагаю, что вы человек трезвомыслящий и отдаете себе отчет в полной безнадежности вашего предприятия.
Она скользнула вниз, и белая пена укрыла ее до самого подбородка.
– Ну, ожила? – спросил Захаров, когда Настя, укутанная в длинный халат, вышла из ванной. – Я чай заварил. Садись, рассказывай.
– Мне перед сном чай нельзя, – помотала головой Настя. – Я яблоко погрызу. Значит, так, Димуля. Первое. Александр Евгеньевич Павлов хорошо ориентируется в тексте своей диссертации, помнит его и достаточно связно излагает. Но я абсолютно убеждена, что он ее не писал. Он всего лишь добросовестно выучил ее. Он не смог ответить ни на один вопрос, на который ответил бы любой настоящий автор.
– Значит, Филатова не преувеличивала, когда говорила мне в машине, что начальникам диссертации пишут профессора? Я, честно говоря, ей не поверил.
– Зря. Очень распространенная практика. Я это специально выяснила. Теперь второе. Свою монографию Ирина Сергеевна Филатова писала, несомненно, сама. Среди ее бумаг есть переводы всех зарубежных работ, на которые она ссылается, причем переводы не официальные, а рукописные, выполненные ею же. Она хорошо владела английским. Стиль, логика, подача материала – все указывает на ее авторство.
– А что, были какие-то сомнения?
– Посуди сам. План на следующий год верстается в сентябре. До этого долгое время Филатова отказывается заниматься докторской диссертацией, она постоянно загружена текущей научной работой. Наконец, после длительных уговоров, она заявляет в план монографию, происходит это в сентябре прошлого года, а уже к Новому году книга отпечатана начисто. Ее адъюнкт получает экземпляр, по его словам, сразу после праздников. Когда она успела ее написать?
– Бывает
– Бывает, – согласилась Настя. – Но где эти наброски? Я не нашла ничего, ни одного самого малюсенького листочка. Такое может быть только в том случае, если книгу ей кто-то написал. Или она украла рукопись. Но все это не так, потому что, повторяю, ее авторство сомнению не подлежит.
– Ты видишь какую-то связь между диссертацией Павлова и этой монографией? – недоверчиво спросил Дима.
– Самую прямую. – Настя вздохнула. – Тексты абсолютно идентичны. Слово в слово. Только названия разные. У Павлова – «Криминологическая характеристика консенсуальных деликтов в сфере советского государственного управления», а у Филатовой «Криминология. Коррупция. Власть». Да по существу и названия не так уж отличаются, консенсуальные деликты в сфере государственного управления – это эвфемизм, характерный для того периода, когда Павлов защищался. На самом деле это завуалированное название коррупции.
– Ничего не понимаю. В восемьдесят седьмом году кто-то пишет Павлову диссертацию, а спустя четыре года Филатова самостоятельно пишет точно такую же работу? Настя, не морочь мне голову.
– А ты не допускаешь, что этим «кто-то» и была Филатова? Почему бы ей не написать Павлову диссертацию за деньги? Тогда, по крайней мере, ясно, что Павлов действительно давно знает ее, но не хочет афишировать деловой характер знакомства и прикрывается амурными делами. Здесь многое не сходится, согласна, но в качестве рабочей гипотезы подойдет. Во всяком случае, эта гипотеза объясняет отсутствие черновых материалов и невероятную скорость написания книги. Павлов чем-то очень обидел Ирину, и она решилась на публикацию давно написанной рукописи. Если бы Павлов поднял скандал и обвинил ее в плагиате, она бы в два счета доказала свое авторство.
– А что у тебя не сходится? По-моему, вполне правдоподобно.
– Нет, в этой гипотезе дыр больше, чем связок. В одну дыру у меня провалился автореферат диссертации Павлова, который Филатова искала по названию, а не по фамилии автора. В другой дыре торчит голова какого-то Владимира Николаевича. И вообще это не вяжется с ее характером: написать кому-то работу, получить за это деньги, а потом пытаться при помощи этой же работы пролезть в докторантуру. Мошенническим путем собрать два урожая с одного посева. Нет, не вяжется. Если бы она написала диссертацию за деньги, то не стала бы публиковать книгу. И наоборот, она опубликовала бы книгу только в том случае, если бы не было этой истории с диссертацией. Или – или. И анализ статистики по Энской области никак сюда не приклеивается. Ирина искала компромат на Павлова, это совершенно очевидно. Зачем?
– Может быть, чтобы он не возникал, когда она опубликует книгу?
– Слишком сложно, – покачала головой Настя. – Ей незачем было бояться этого. Любая филологическая экспертиза подтвердит ее авторство. И потом, заткнуть рот Павлову – вовсе не решение вопроса. Кто угодно может прочитать и диссертацию, и монографию, тем более что они посвящены одной проблеме. Нет, тут что-то другое. Но самое главное – непонятно, какое отношение все эти научные дела имеют к убийству. Пойдем-ка спать, Димуля. В постели лучше думается.