Стекло и дерево
Шрифт:
Ну, нервный срыв, ну пройдёт. Да, Карина Львовна виновата, заподозрила дочь. Лина всё поймёт и успокоится. Карина Львовна, сумеет всё объяснить.
– Назовите, пожалуйста, свою фамилию, – пропустили мимо ушей все оскорбления дежурные неотложки.
– Я сказала, машину сюда, немедленно! С тобой говорит ка эм эн – Петрова! Записал? Двигайся пошустрее, или этот день станет своим последним на работе!
– Бригада выехала, – отрапортовали издалека.
– Карина Львовна, как так получилось?
– Я
– Вы хоть соображаете, какую психическую травму нанесли дочери?
– Это пройдёт?
– Спросите у специалистов.
– Каких?
– У психиатров, разумеется!
– Так её положат в психушку?
– Не задавайте глупых вопросов.
Гульнара Мухтаровна вновь вытянула ладонь.
– За ущерб кабинету, – просяще сказала акушерка.
– Какой ещё ущерб?
– Любовь Борисовна! Она разбила мою вазу, я слышала!
– Как ты можешь, в такой момент, об этом говорить? – возмутилась Петрова.
– Так ведь, моя ваза! – акушерка вновь сунула жирную ладошку под нос Карине Львовне, та ничего не соображала, ничего не слышала. Известие поразило Карину Львовну до глубины души. Этого не может быть! Просто не может быть! Это быстро всё пройдёт. Докторша, хоть и ка эм эн, а ничего не соображает! Настоящие специалисты посмотрят дочку, дадут ей успокоительного, и всё станет хорошо.
– Закрой рот и выйди! – рявкнула Петрова на акушерку. Гульнара Мухтаровна упрямо стояла на месте, переминаясь с ноги на ногу.
– Во-о-он!
Акушерка вздрогнула и выскочила из кабинета.
Бригада прибыла довольно быстро. Спецсанитары раскрыли двери кабинета. Им было безразлично, что тут произошло несколько минут назад. Перевёрнутые столы, разорванные в клочья плакаты, осколки неоплаченной вазы, изорванные и залитые водой журналы медицинской документации и даже опрокинутое гинекологическое кресло, – всё это было привычным для санитаров психбольницы. Огромные жлобы зычно приказали всем остаться в коридоре, не взирая на белые халаты присутствующих. Они мгновенно скрутили Орлеанскую деву и уволокли в машину. Карина Львовна хотела поехать с ними.
– Не положено! – рявкнул санитар и захлопнул перед её носом дверцы машины.
Она подбежала к кабине и бешено заколотила в стекло дверцы водителя.
– Ну? – не понял шофёр. Сумасшедшая, что ли, вырвалась?
– Куда вы везёте мою дочь?
– В психушку! Куда ещё?!
– А почему меня не взяли?
– Садитесь в кабину! – пригласил водитель, но тут же спохватился.
– А вы кто?
– Я же мать её!
– Садитесь.
Санмобиль, выпустив облачко дыма, рванул с места и исчез за поворотом.
Словно машина времени, он пересёк какую-то черту, за которой начиналась совершенно иная жизнь.
– Рим Николаевич, её в «нулёвку»? – спросили санитары.
– Погодите пока, – попридержал их Рим и обратился к Карине Львовне: – Что произошло?
– Она начала все крушить, всех бить и… вообще.
– Она при этом что-нибудь говорила?
– Не знаю, – всё вылетело из головы Липутиной.
– В спецпалату! – распорядился Рим.
– А Сажин?
– Выписать сегодня же! Пусть побудет в коридоре несколько минут.
Эвелину отвели в палату.
– Доктор, сколько она у вас пробудет?
– Мы её госпитализировали.
– А что с ней?
– Пока не могу сказать. Вот, если бы вы мне помогли.
– Я конечно, конечно, чем могу, – с готовностью согласилась Карина Львовна.
– От вас потребуется вспомнить всё, что предшествовало срыву.
Карина Львовна начала сбивчиво рассказывать. Липутиной казалось, что несёт она какую-то околесицу, доктор кивал в ответ и задавал наводящие вопросы. Липутина вконец запуталась и, по существу, ничего путного не сказала. Вдруг она вспомнила!
– Она сказала, что у неё задержка месячных – двадцать два месяца, что её зовут Жанна, что она девственница, так оно и оказалось, кстати. А ещё она спрашивала меня какую-то чушь.
– Что именно?
– Можно ли ехать на лошади в женском платье? Как вы думаете, доктор, с ней это серьёзно?
– Я вам всё расскажу завтра, а пока вы выпейте вот это, – Рим подал Липутиной жёлтую таблетку и стакан воды.
Карина Львовна покорно выпила и получила ещё одну беленькую таблеточку, которую следовало выпить дома.
– Я хоть смогу её посещать? – с ужасом в голосе спросила Карина Львовна. Вдруг она полностью осознала, в каком заведении сказалась. Душераздирающий крик из глубины коридора заставил её содрогнуться.
– Приходите завтра. Тогда мы поговорим.
– А можно ей что-нибудь принести?
– Пока ничего не надо. У нас все необходимое есть, – доктор встал из-за стола, показывая, что беседа окончена.
Карина Львовна с тяжёлым сердцем покинула клинику и понуро поплелась до автобусной остановки.
Эвелину зафиксировали простынями к кровати, и Рим отправился в её палату.
– Слушай, мне сказали, что выписали? – остановил его в коридоре Сажа.
– Да.
– Я могу уже вызвать машину?
– Конечно.
– Слушай, Рим Николаевич, спасибо тебе! И дай нам Бог, больше никогда не встречаться!
– Дай Бог.
Эвелина лежала молча и ни на что не реагировала, лишь застывшая слеза на щеке свидетельствовала о том, что пациентка что-то глубоко переживает. Рим понятия не имел, с чего начать сеанс интровертной психотерапии. Мозг пациентки оказался совершенно недоступным.