Стеклянный город
Шрифт:
Его часы показывали половину десятого, и он ужаснулся при мысли, сколько времени потерял. Куин встал и размашистым шагом двинулся на запад; он был потрясен тем, что к нему вернулись силы, и проклинал себя за то, что на их восстановление ушло столько часов. Он был безутешен. Что бы он теперь ни делал, упущенного не наверстать. Он может сто лет бежать бегом — и все равно дверь закроют перед самым его носом.
Куин вышел из парка на 96-ю стрит и двинулся дальше в западном направлении. На углу Коламбус авеню он увидел телефон-автомат и вспомнил про Остера и чек на пятьсот долларов. Может, сэкономить время и забрать деньги прямо сейчас? Он пойдет к
Куин вошел в телефонную будку, сунул руку в карман и извлек оттуда все, что у него оставалось: два десятицентовика, двадцатипятицентовик и восемь монеток по одному центу. Он позвонил в справочную узнать номер Остера, извлек оставшийся десятицентовик, опустил его вновь и набрал нужный номер. Остер снял трубку после третьего гудка.
— Это Куин, — сказал Куин.
На другом конце провода послышался тяжелый вздох.
— Где вы пропадали, черт возьми? — Остер не скрывал раздражения. — Я звонил вам тысячу раз.
— Был занят. Расследовал дело.
— Дело? Какое дело?
— Дело Стилмена. Помните?
— Конечно помню.
— Поэтому я вам и звоню. Хочу зайти за деньгами. Пятьсот долларов.
— За какими деньгами?
— Чек, помните? Я дал вам чек. Выписанный на Пола Остера.
— Помню, естественно. Но денег нет. Потому я вам и звонил.
— Вы не имели никакого права их тратить! — закричал вне себя от ярости Куин. — Эти деньги принадлежат мне!
— Я их не тратил. Чек оказался недействительным.
— Я вам не верю.
— Можете, если хотите, прийти и прочесть письмо из банка. Вот оно, лежит на моем письменном столе. Чек не приняли к оплате.
— Чушь.
— Уверяю вас. Впрочем, сейчас это уже значения не имеет, не правда ли?
— С чего вы взяли? Мне нужны деньги, чтобы продолжать слежку.
— О какой слежке вы говорите? Все кончилось.
— Не понял.
— Дело Стилмена.
— Что значит «кончилось»? Я продолжаю его вести.
— Это невозможно.
— Почему это невозможно?! Говорите как есть!
— Неужели вы ничего не знаете?! Где же вы были? Вы что, газет не читаете?
— Газет? Нет у меня времени читать газеты.
Остер ничего не ответил, и на какую-то долю секунды Куину показалось, что никакого разговора не было, что он уснул в телефонной будке.
— Стилмен бросился с Бруклинского моста, — вновь заговорила трубка. — Он покончил с собой два с половиной месяца назад.
— Вы лжете.
— Об этом писали все газеты. Можете проверить, если хотите.
Куин промолчал.
— Это был тот самый Стилмен, — продолжал Остер. — В прошлом профессор Колумбийского университета. Говорят, он умер в воздухе, до того, как ударился об воду.
— А Питер? Что с Питером?
— Чего не знаю, того не знаю.
— А кто-нибудь знает?
— Этого я вам сказать не могу. О судьбе Питера вам придется узнавать самому.
— Да, вы правы, — отозвался Куин и, даже не попрощавшись, повесил трубку. Извлек из кармана еще один десятицентовик и набрал номер Вирджинии Стилмен. Его он уже давно выучил наизусть.
Хорошо поставленный голос без модуляций повторил набранный им номер и два раза подряд объявил, что этот номер отключен, после чего в трубке наступила мертвая тишина.
Куин не знал, что и думать. В первые минуты он не испытал вообще никаких чувств, как будто ничего не произошло — ни раньше, ни теперь. Он решил хотя бы на время обо всем забыть. «Когда-нибудь потом, но не теперь». Теперь же хотелось одного — поскорей попасть домой. Войти к себе в квартиру, сбросить одежду и сесть в горячую ванну. Потом — полистать свежие журналы, послушать пластинки, прибрать комнату. И только потом — задуматься над тем, что же произошло.
Куин пошел назад на 107-ю стрит. Ключи от дома все это время так и пролежали у него в кармане, и, отпирая дверь с улицы, подымаясь к себе на третий этаж, он чувствовал себя почти что счастливым человеком. Но стоило ему войти в квартиру, как счастье кончилось.
Внутри все изменилось до неузнаваемости. Настолько, что у Куина даже мелькнула мысль, а не попал ли он по ошибке в чужую квартиру. Он вышел на лестничную клетку и проверил номер на входной двери. Нет, ошибки не было, это его квартира, он открыл ее своим ключом. Он вошел в гостиную и осмотрелся. Мебель переставлена. Там, где раньше находился стол, теперь стоял стул. Там, где раньше был диван, теперь стоял стол. На стене висели другие картины, на полу лежал другой ковер. А где его письменный стол? Куин поискал стол глазами, но не нашел. Присмотрелся к мебели и обнаружил, что мебель эта чужая. Его вещей в комнате не было — ни письменного стола, ни книг, ни детских рисунков покойного сына. Из гостиной Куин перешел в спальню. Его кровати не было, комода не было тоже. Он открыл верхний ящик чужого комода. Женское белье: трусики, лифчики, комбинации. В следующем ящике лежали блузки и свитера. Другие ящики Куин выдвигать не стал. На столике у кровати стояла фотография какого-то мордастого блондина. На другой фотографии этот же мордастый блондин, широко улыбаясь, обнимал довольно невзрачную девицу. Она улыбалась тоже. У них за спиной на фоне ярко-синего зимнего неба возвышалась покрытая снегом гора, по которой подымался мужчина с лыжами на плече.
Куин вернулся в гостиную и сел на стул. В пепельнице лежала недокуренная сигарета со следами помады на фильтре. Он взял сигарету из пепельницы и выкурил ее. Затем пошел на кухню, открыл холодильник и обнаружил там пакет апельсинового сока и батон. Выпил сока, съел три куска хлеба, затем пошел в гостиную и вновь опустился на стул. Минут через пятнадцать он услышал шаги по лестнице, в замке повернулся ключ, и в квартиру, в белом халате медсестры, с пакетом в руке, вошла девица — та самая, с фотографии. Увидев Куина, она уронила пакет и закричала. Или сначала закричала, а потом уронила пакет. Ударившись об пол, пакет лопнул по шву, и из него на ковер, образуя белую дорожку, хлынула струя молока.
Куин встал и поднял руку, давая понять, что девице ничего не грозит. Пусть не волнуется, он ее не обидит, ему хотелось бы только знать, почему она живет в его квартире. Он достал из кармана ключ и подбросил его на ладони, тем самым словно подтверждая свои добрые намерения. В конце концов девица немного успокоилась, однако для этого Куину пришлось как следует потрудиться.
Это, впрочем, вовсе не означало, что девица начала ему доверять или что теперь она меньше его боялась. Она по-прежнему жалась к входной двери, чтобы в случае чего сразу же убежать. Все это время Куин, стараясь держаться от девицы на расстоянии, пытался ей втолковать, что она живет в его доме. Она же наверняка не верила ни одному его слову и слушала, только чтобы ублажить его; «выговорится и уйдет», — видимо, рассудила она.