Стелла искушает судьбу
Шрифт:
— Ну что ты, глупенькая? Ничего ты мне не противна, — утешала девушку Ирина, с жгучей ненавистью вспоминая Огульникова и думая о том, что уж никак не ей, особенно с учетом последних событий, осуждать неопытную девочку. — Это даже хорошо. Считай, что тебе сделали прививку/ Хорошо, что он сразу показал, чего стоит. А то, не дай Бог, затянулось бы надолго… Любовь имеет гнусную привычку — уходить, не предупреждая. Знаешь, как бывает? Люди друг на друга уж и смотреть не могут, а все цепляются, держатся за что-то. Как зубы вырывать приходится. С кровью…
— Да какая
— Вот-вот, — обрадованно подхватила Ирина. — Считай, что это не с тобой было.
— Не со мной? — угрюмо переспросила девушка. — Ну нет! Человек должен отвечать за свои ошибки. Платить за них. Хотя бы угрызениями совести. Если он, конечно, человек…
Ирина печально усмехнулась: «Глубокая мысль для ребенка-несмышленыша!»
— И все-таки я не могу понять, что на меня нашло?! Дура! Какая дура!! — Стелла стукнула кулачком по подушке и с новой силой зарыдала.
— Слушай, а может, он тебе глаза отвел? — стараясь отвлечь девушку, затормошила ее Ирина.
— Как это? — не поняла та.
— Ну, зачаровал, заморочил?
— Да разве так бывает? — отмахнулась Стелла, но плакать перестала.
— А вот послушай меня. Есть такая байка, — лукаво посмотрела на явно заинтересовавшуюся девушку Ирина. — Едут мужики на базар и видят толпу, глазеющую на некое диво. Встали, присмотрелись — ничего не поняли и спрашивают: «На что вы, люди добрые, загляделись?» А им и отвечают: «Цыган, вишь, сквозь бревно пролезает, во всю длину. Бревно трещит, а он лезет». Проезжие стали смеяться: «Черти-дьяволы! Да он вас морочит: цыган подле бревна лезет и кору дерет. Так и ломит ее, глядите сами!» Услышал цыган, повернулся к проезжим и говорит: «А вы чего тут не видали? Глядите-ко на свои возы. Ведь на них сено горит!». Оглянулись проезжие и видят, что и правда сено горит. Бросились к возам, перерубили топором гужи, вывели лошадей из оглобель и слышат, как позади них вся толпа хохочет, заливается. Повернулись проезжие опять к своим возам, а они как стояли, так и стоят, и ничего на них не горит! Отвел глаза цыган!
Стелла неуверенно улыбнулась. В голосе Иры явно слышались интонации народной сказительницы. Она так четко изобразила некую неведомую старушку, которая могла бы поведать Стелле подобную историю, что даже будто бы постарела…
«А ведь она и правда актриса! А все прибедняется. Мы — человеческий материал, а не люди… Ох, да не понимаю я ничего! Идиотка несчастная!» — подумала Стелла и спросила:
— Успокаиваешь?
Ирина обрадованно закивала:
— Ты себя поедом ешь — вот я тебя и утешаю, а иначе — ругала бы.
В дверь постучали.
— Ой! — подпрыгнула Стелла. — Кто это?
Ирина пожала плечами:
— Сейчас узнаем.
— А я… Может, мне в туалет спрятаться?
— Не дури.
— Не могу я, Ир…
— Ладно, ложись и укройся. Я скажу, что спишь.
Стелла поспешно укуталась покрывалом, так что даже носа ее не было видно.
Ирина отперла дверь номера и несколько опешила — перед ней, виновато улыбаясь, стоял
— Ну? — буркнула она.
— Я… Я извиниться…
— Извинился. Дальше?
— На студию я тебя завтра повезу. Ты ж там ничего не знаешь…
— А не нажрешься опять? — ехидно поинтересовалась Ира.
— Ну что я, алкаш, что ли? — развел руками Алик, и в портфеле его что-то подозрительно звякнуло.
— Да-а? А в сумке что?
— Так я извиниться…
— Не понимаю! — затрясла головой Ирина.
— Словесные извинения — суть сотрясание воздуха. Я поконкретнее решил. — Житков, вытянув шею, заглядывал Ирине за спину. — А чего это она? Спит?
— Отдыхает.
— A-а… Значит, ничего не получится? — разочарованно протянул заместитель директора.
— Ладно, — Ирина приняла решение, — заходи. Ей сейчас твои конкретные извинения да и компания только кстати будут. Вставай, подружка, у нас гость!
Так и не разобравшийся в извилистом ходе мыслей Ирины Алик прошел в номер. Как оказалось, его портфель был набит фруктами, кроме того, там нашлось место для батончика копченой колбасы, половины буханки хлеба и двух бутылок коньяку.
Последнее, что связно изрек Алик, была фраза:
— Мир есть описание действительности в восприятии дурака и обработке поэта. — Затем он как подкошенный завалился на Стеллину кровать и тотчас же захрапел.
— Что будем делать? — Девушка растерянно взглянула на подругу.
— Спокуха! — махнула рукой развеселившаяся Ирина.
Вдвоем они перенесли установленный на время банкета между кроватями стол на место, к окну, освободив проход. Затем Ирина, стащив с Алика ботинки, забросила его ноги на кровать и вытянула у него из-под головы подушку.
— Ему все равно, а нам удобнее будет, — пояснила она в ответ на удивленный взгляд Стеллы.
Тщательно закупорив, Ирина сунула в свою постель недопитую бутылку коньяку, заявив, что утром ей Алик нужен трезвый как стекло, даже если ему придется некоторое время побыть в состоянии остекленения.
Подруги улеглись в Ирину кровать.
— Знаешь, мы так с Ритой спали, когда одни дома оставались… — грустно сказала Стелла. — Чтобы не страшно было.
— Скучаешь?
— Угу. Знаешь, она мне снилась недавно. Как-то не очень хорошо. А толком не помню… И писем давно нет. Беспокоюсь я, не случилось бы чего.
— Ну ладно, не выдумывай! Спи… сестрица.
Кастория… Город легендарного Кастора, близнеца Поллукса, вернее, по-гречески Полидевка. Кажущиеся игрушечными дома с красными крышами и светлой штукатуркой, стоящие на разной высоте на холме, и узкие витые улочки, своими изгибами напоминающие запутанный орнамент. Светлые воды величественного озера Аристида и далекие лазоревые горы, затянутые голубоватой дымкой, столь прекрасные, что кажутся нереальными…
Рита опустила подзорную трубу (ну просто телескоп какой-то!) и вздохнула. Нет. Это было совсем не то место. Опустив голову, она покинула смотровую площадку и отправилась в город.