Стена над Бездной
Шрифт:
Меджеди хмыкнул.
— Тут ты не прав. Разве ты сможешь познать сложность узла, пока не распутаешь его? Когда я изучал ваш язык, меня весьма заинтересовало одно слово — «аналисис». Столько в нём смыслов — расчленение, освобождение, избавление. Даже отступление и смерть.
— Это софистика, почтенный Меджеди, — перебил египтянина Эвмен, — софистика и очередная попытка уклониться от ответа.
— Ты уже сам знаешь ответ. Я сказал достаточно.
— Но не назвал имя. Имя того, кто стоит за Эвтиппом. Я уже понял, что ты не доверяешь мне, Гефестиону и самому
— Я уверен в твоём благоразумии, — возразил Меджеди.
— Тогда назови имя. Ты убедил себя, что узнав его, царь не поверит и начнёт выдумывать несуществующие козни египтян. Труды Ранефера пойдут прахом. Я клянусь, что сделаю всё, дабы этого избежать. Имя, Меджеди?
Хранитель некоторое время молчал. Хмурился, явно взвешивая все за и против. Наконец, он принял решение.
— Клит, которого ещё называют Чёрным.
Эвмен подался вперёд.
— Кто?
— Клит Чёрный, — повторил Меджеди, — прежде чем покинуть город, Эвтипп встречался с ним.
— Откуда ты знаешь? Ведь вы следили за критянином, а не за Эвтиппом.
— Мы следили и за Клитом тоже, — ответил Меджеди.
Эвмен вскочил, едва не уронив кресло. В последний момент подхватил плетёный из тростника обод спинки и сжал так, что плетёнка издала жалобный хруст. Египтянина кардиец едва не зарубил взглядом, но тот сохранил невозмутимость.
— Почему? — спросил, остывая, Эвмен.
— Анхнофрет как-то увидела его в царской конюшне, он разговаривал с незнакомцем. Обликом тот был похож на хуррита. Это её насторожило.
— Что тут такого? — недоумённо повысил голос Эвмен.
— Аналисис, достойнейший. Раздели всё, что тебе известно о Клите на части. Взвесь каждую отдельно, а затем сопоставь. Освободи свой разум от всего лишнего. Кто громче всех кричал, что на царя покушались египтяне? Как Клит относится к чужакам? Видел ли кто-нибудь его хотя бы раз в обществе чужаков? Кто из друзей царя наиболее…
— Достаточно! — отрезал Эвмен.
Он снова сел в кресло и устало откинулся на спинку.
— Всё это слова. Признаю, они звучат убедительно. Для меня. Для Александра они будут звучать иначе. У тебя есть доказательства участия Клита в этом деле?
— Нет.
Эвмен кивнул, мол: «Так я и знал». Оба долго молчали, потом архиграмматик сказал:
— Спасибо за урок. Ты увидишь, я — хороший ученик. Должен признать — ты прав. Царь не поверит. Ты имел все основания сомневаться в этом. Посему пока не следует ничего говорить царю об участии Клита. И резких телодвижений предпринимать не будем. Надо найти этого Эвтиппа.
— Да, — согласно кивнул Меджеди.
— И напоследок. Я верю, что Ранефер искренне заинтересован в том, чтобы между нами сохранился мир. Значит, мы сидим в одной лодке. А следовательно — никаких больше недомолвок по этому делу, никаких игр за моей спиной. Мне понадобится твоя помощь.
К вечеру явился Гнатон.
— Есть улов? — прямо на пороге вцепился в него Эвмен.
— Полная корзина! — расплылся в улыбке помощник.
— Жарь!
— В
— Клеймёный раб! — воскликнул Эвмен, хлопнув ладонью о стол.
— Ага. Беглый клеймёный раб, скрывающий клеймо или шрам от срезанного клейма.
— Какой наблюдательный критянин нам попался, — с улыбкой проговорил Эвмен.
— Не совсем. Он сначала утверждал, что особых примет не заметил. Это я напрямую задал вопрос про волосы. Так, кольнуло что-то, вот и спросил.
— Молодец! От скромности не умрёшь. Что ещё узнал?
— Дальше — проще. На восточных воротах стража видела такого человека. Он вошёл в город незадолго до заката и уехал за полночь. Верхом на осле.
— Эх, надо бы запирать ворота на ночь, — посетовал Эвмен.
— Какой смысл? Можно и по реке уйти и морем.
— Ладно, дальше что?
— В описи въезжающих никакого Эвтиппа нет. Назвался, конечно же, другим именем. Покинув город, поехал по дороге в Лавазантию.
— Эх… — снова огорчился Эвмен, — время потеряли… Если бы сразу, могли бы перехватить.
— Да, — кивнул Гнатон, — если он так на осле и ехал, то добрался до города как раз сегодня или ещё вчера.
— Ничего, мы всё равно его найдём с такой-то приметой.
— Если он не лежит где-то в кустах с перерезанным горлом, — возразил Гнатон.
— Да, это было бы неприятно и весьма осложнило бы задачу. Но нам ничего другого не остаётся, надо искать. У меня для тебя тоже есть важная новость.
Когда Эвмен рассказал помощнику о своей встрече с Меджеди, Гнатон присвистнул.
— Никому ни слова, — предупредил архиграмматик, — даже если Гефестион к тебе с раскалёнными клещами подступится.
— Это и ежу понятно, — кивнул Гнатон.
Эвмен сел в кресло, глазами пригласил присесть помощника. Гнатон занял соседнее.
Архиграмматик долго молчал. За окном шумел город. Гнатону вспомнилась Пелла, где по ночам были слышны всплески капель в клепсидре. Здесь не так. Новый город Александра с самого своего рождения даже ночью не смыкает глаз.
— Он уехал в Лавазантию… — задумчиво проговорил Эвмен, — и в деле замешан Клит… Скверно, очень скверно… Был бы кто другой… Но Лавазантия…
— Полагаю, мы думаем об одном и том же человеке? — осторожно напомнил о себе Гнатон.
Эвмен поднял на него глаза. При тусклом свете масляной лампы, зажжённой с наступлением сумерек, Гнатон рассматривал свою ладонь. Тыльная сторона её была изуродована ожогом. Такое же «украшение» имелось и на второй руке. На людях Гнатон всегда старался скрыть ладони от досужего взгляда и уже выработал удивившую Анхнофрет привычку прятать руки за пазуху хитона. Ожогами его «наградил» египетский неугасимый огонь. Случилось это при Камире, где помощник архиграмматика оказался в числе отряжённых с Филотой служителей царского грамматеона.