Стена над Бездной
Шрифт:
— Но в договоре об этом ничего не сказано.
— Тем не менее, мы опять рассоримся с ними, — сказал Гефестион, искоса поглядывая на Александра.
— Как будто у нас сейчас прекрасные отношения… — буркнул Кен.
— Рассоримся, и что такого? — Птолемей тоже пристально следил за реакцией царя, — давно пора с ними немного разобраться. Надоело чувствовать себя побитой собакой. К тому же Хуцция теперь точно нас поддержит всеми силами.
Эвмен усмехнулся. После покушения на царя Лагид изо всех сил старался дистанцироваться от своей репутации египтофила.
— Не время, — сказал царь, тяжело вздохнув.
Видно было, что эти
Теперь царя словно подменили. Казалось, его одолела апатия. Друзья заводили в его присутствии осторожные разговоры о том, каков будет следующий поход. Покорим Лукку? Или, может, пойдём на Трою?
Александр слушал безучастно. Казалось, он потерял всякий интерес к тому, чем грезил с детства, когда огорчался, что отец успеет завоевать все страны и ему не удастся совершить ничего великого. И только два человека знали причину такого поведения царя — Гефестион и Эвмен.
Архиграмматик подошёл к Александру и, наклонившись к уху, произнёс несколько слов. Глаза Александра заметно загорелись.
Он повернулся к военачальникам.
— Все могут быть свободны. Пойдём, Эвмен.
Когда финикиец увидел царя, то согнулся в три пог бели и долго не хотел разгибаться. Александр, которому подобное раболепие льстило (хотя перед друзьями он не желал этого признавать), учтиво поднял гостя.
Финикиец заговорил. Александр внимательно выслушал. Повернулся к Иерониму.
— Сбегай-ка, позови Диогнета.
Когда Иероним вернулся с землеописателем, царь спросил:
— Тебе известен мыс, который «пурпурные» называют «Бычьим хвостом»?
— Да царь. Это мыс Дейнарет. Северо-восточная оконечность Кипра.
Александр кивнул. Повернулся к гостю.
— Через десять дней я буду там.
3
Купцы и воины
29
Сейчас это мыс св. Андрея, которым оканчивается полуостров Карпасия.
Солнце лениво, словно капля мёда с ложки, оторвалось от края свинцовой плиты, висевшей над неспокойным морем, и размазало по небосводу шафран, перемешанный с сажей. Туча была не так уж велика и не касалась горизонта, но половину южного небосклона скрывал пепельный плащ Громовержца. Время от времени в нём вспыхивали изломанные огненные нити.
Порывистый ветер, дувший с востока, трепал давно не стриженную, добела выгоревшую на солнце гриву Александра. Царь стоял на носу триеры. Опираясь на борт, завороженно смотрел на зримое проявление Зевсова гнева.
— Нас минует. К вечеру всё это придует в Саламин. Не хотел бы я сегодня оказаться там.
Это Эвмен. Подошёл незаметно и остановился чуть поодаль, рядом с Лисимахом. Телохранитель нервничал — качало, будь здоров, а ну как царь свалится за борт? Однако, судя по его бледному лицу, это за него следовало опасаться, а не за Александра. Царь переносил морское путешествие гораздо лучше, чем телохранитель. Всем на триере это касалось само собой
— Тот дождик не дойдёт, — согласился другой голос, принадлежавший триерарху Протею, молочному брату царя, старшему сыну его кормилицы Ланики. И тут же возразил, — а вот этот вполне может.
Александр скосил глаза налево. На левом траверзе триеры находился Угарит. Разглядеть, конечно, невозможно, до него шестьсот стадий, но и высматривали не его. Оттуда двигалась ещё одна ливневая полоса. Поуже, чем та, что на юге.
— Но он далеко ещё, — прищурился Протей, — успеем добраться до мыса.
— Придётся вытаскивать корабли на берег, — недовольно проворчал Эвмен.
— Опасаешься засады? — спокойно поинтересовался Александр. — На берег даже лучше. Если, конечно, голубь долетел благополучно и Парменион не промедлил с исполнением приказа.
Наместнику Кипра было велено отправить на Дайнарет пару сотен всадников. На всякий случай. То, что удалось узнать от финикийцев об этом Нитбалу, не внушало к нему доверия ни на обол [30] . Неарх предлагал идти на нескольких кораблях и лучше всего взять что-нибудь не меньше гексеры. Царь возразил, что, дескать, не следует выказывать слишком много чести непонятно кому. Эвмен напомнил, что про Нитбалу «пурпурные» говорят с придыханием — важная птица. Александр на это только усмехнулся.
30
Обол — самая мелкая древнегреческая монета, 1/6 драхмы, а так же мера веса, равная 0.73 грамма.
Пошли на двух триерах. Да и то вторую навязал Гефестион.
— Не надо, — возражал царь.
— Отвлечёт, в случае чего, — упрямо гнул свою линию Гефестион.
Александр махнул рукой.
Однако демонстративно отказался от доспехов и стоял сейчас на палубе, одетый в простой белый хитон и шафрановый гиматий с золотой бахромой по краю. Местные никак не могли понять, как можно царский плащ ткать без неё. Кое-кому из македонян поначалу не нравилось. «Отцы такого не носили». Однако за два года всё войско постепенно «оварварилось». Все, от гетайров, до последнего конюха щеголяют в пёстрых длинных рубахах и подпоясывают обёрнутые вокруг тела плащи на сирийский манер. Один Каллисфен соблюдает облик истинного эллина, не понимая, что этого уже не оценят даже те, кто всё ещё сетует вполголоса, будто царь больше любит варваров, чем своих. Просто большинство приняло новый мир, отгоревало и пытается жить дальше. Да и нельзя сказать, что македоняне и эллины совсем забыли, кто они такие. Язык, возможно главное своё достояние, они не забывали, усердно насаждая его среди варваров, а обычаи местные и принесённые причудливо переплетались.
Эвмен, которого всю дорогу грызли сомнения, не направляются ли они прямиком в западню, всё время пытался уловить в поведении царя хотя бы тень неуверенности. Тщетно. Александр — само спокойствие. На каждой из триер по двадцать эпибатов из царской агемы. Все в крашеных пурпуром шлемах, с самыми красивыми щитами. Показная роскошь. Все отличные бойцы, из лучших. Но двадцать. Александр не допускал мысли, что придётся с кем-то сражаться. И это после покушения-то?
«В здравом ли он уме?»