Стена
Шрифт:
— И моя тоже. — Рэйчел взяла его руку в свои прохладные ладони. — Она была моей лучшей подругой. Даже после того, как ты уволок ее во все эти места.
«Эти места». Перед его мысленным взором возникла пустыня. Вади, пустоши и бесконечные закаты. Барханы. Он был предан этим местам.
— Ты знаешь, что мы хотели приехать на похороны? Но саудовцы не дали нам визы.
— В этом они непреклонны, — сказал Хью. — Хотя на самом деле никаких похорон не было. Все взял на себя песок.
— Ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду: мы хотели приехать ради тебя. Я не представляю
— Пришлось пережить, — сказал он. Барханы непрерывно передвигаются под действием ветра. Даже пустынные следопыты-бедуины отказались продолжать поиски. Такова воля Бога, сказали они.
— Мы не думали, что она сумеет протянуть там так долго, — сказала Рэйчел.
Хью долго молчал. Потом спросил:
— Почему ты так говоришь?
— Она настолько ненавидела все это — жару, подчиненное положение, лагерную жизнь.
— И это все, о чем она тебе рассказывала?
— «Как птица в клетке» — вот что она мне писала. Высокомерные эмигранты. Высокомерные саудиты. Но больше всего она ненавидела ненависть. Войны. После «Бури в пустыне» [13] она написала, что с нее довольно. Но все же осталась. Я так и не смогла этого понять.
— Она писала тебе о свадьбе, на которую нас пригласили?
13
«Буря в пустыне» — первая война, проведенная многонациональными силами под руководством и при основном участии США против Ирака (17 января — 28 февраля 1991 года).
— Ту, где невестой была двенадцатилетняя девочка?
— Именно, — подтвердил Хью. — И Энни чуть не отказалась туда идти. Но все же пошла, и это оказалось для нее началом чего-то большого, чуть ли не воротами в тайный сказочный сад. Свадьба проходила по старинным обычаям. Женщины находились в отдельном шатре, черном бедуинском байт ша'ре — это переводится как «волосяной дом». Они там пели и танцевали, а когда Энни показала им несколько современных движений, они так обрадовались, что возлюбили ее как давно потерянную и вновь обретенную сестру. Они уговорили ее обучать их.
— Она что-то рассказывала об уроках танцев.
— Это вылилось в нечто гораздо большее. Танцы были только предлогом. Она заменяла им окно в мир. Они обожали ее, а она их. Она учила их. Они учили ее. Как пользоваться хной. Как выщипывать брови ниткой, завязанной в петельку, по одному волоску. Как исполнять танец живота. И как сварить кофе из нескольких пылинок порошка. Зеленый кофе.
— Таким образом она боролась за выживание, Хью. Это была всего лишь попытка сохранить рассудок.
— Рассудок?
— Да — пока ты пропадал в поисках нефти или лазил на горы. Знаешь, что я посоветовала ей уехать от тебя? Вернуться домой? Я сказала ей, что ты последуешь за ней.
— Да, мы говорили об этом, — сказал Хью. — Но мне было нечего здесь делать. Моя работа находилась там. И пусть это прозвучит старомодно, она была моей женой.
— He своди все к ярлыкам, — укоризненно возразила Рэйчел. — Брак не помешал бы ей вернуться домой. Любовь — да. А вся эта ерунда насчет обязанностей жены — ни в коем случае. Энни, которую я знала, это не остановило бы.
— Ты знала только ту Энни, какой она желала себя представить, — сказал Хью.
— У нас не было тайн друг от друга.
— Тайны есть у всех, Рэйчел.
— Но не у нас с ней.
Хью мог позволить разговору закончиться на этом пункте. Но он устал скрывать правду. Устал от жалости и перешептываний.
— Она что-нибудь сообщала тебе о своем швейцарском сыре?
— Швейцарском сыре?
— Я так и думал, что нет, — сказал он. — Это был наш тайный шифр для обозначения дыр в ее памяти. Небольших провалов, которые постепенно увеличивались. Ее проклятие.
На гладком лбу Рэйчел появились чуть заметные морщины.
— Она прилагала все силы, чтобы скрыть это, — продолжал Хью. — Некоторое время мы думали, что это следствие летней жары или действие каких-нибудь бактерий, скажем, живущих в системе кондиционирования. Или вообще проявление менопаузы. Нас все время обнадеживали, что она поправится. Сначала она отказалась от алкоголя, затем от кофе и своей любимой диетической колы. Знаешь ли, она думала, что беда может быть в синтетических подсластителях или кофеине.
— О чем ты говоришь?
— Однажды я пришел домой. Она сидела перед телевизором. Но он был выключен. Я потрогал корпус, и он оказался совершенно холодным. Она провела так весь день. Глядя на темный, пустой экран.
— Я не понимаю.
— Я тоже не понимал, причем очень долго. Она была слишком молода. Потом это начало сказываться на нас обоих, а потом оказалось, что уже слишком поздно.
— Что это, Хью?
— Болезнь Альцгеймера. [14]
14
Болезнь Альцгеймера — разновидность старческого слабоумия, характеризующаяся прогрессирующими распадом памяти, эмоциональной неустойчивостью и нарушениями мыслительной деятельности, в том числе потерей пространственной ориентировки, утратой практических навыков, распадом речи, возникновением бредовых идей. При этом наличествует смутное сознание своей болезни. Обычно возникает в возрасте 50–60 лет и тянется 10–15 лет.
— У Энни? — удивилась Рэйчел.
— Из-за приступов мы перестали выходить в люди. Она то забывала, где находится, то путала имена старых друзей. И дело становилось все хуже и хуже. Она делала все возможное, чтобы соблюсти приличия, даже передо мной, но мы с ней видели, что происходит. Она стала быстро худеть. Забывала есть по целым дням. Все жены эмигрантов носили золотые браслеты из Медины, точно как арабские женщины. Но запястья Энни сделались настолько тонкими, что браслеты сыпались с ее рук, как дождь. Я подбирал их на полу. Однажды я наступил на ее обручальное кольцо перед входной дверью.