Стена
Шрифт:
— Нам необходимо поспать, — сказал он.
Стянув влажную парку и туфли, он забрался к ней в мешок и застегнул молнию.
Она не стала устраиваться поудобнее, а прямо-таки приникла к нему, а его руку сразу подложила себе под голову вместо подушки. Хью выключил свет.
— Надо беречь батарейки, — объяснил он.
— Ты не бросишь меня, Хью. — Не вопрос. Утверждение.
— Постарайся заснуть, — сказал он вместо ответа.
Девушка заворочалась. Ее мускулистые ягодицы уперлись Хью в живот.
Он
— Прислушайся к буре, Кьюба.
Стенка палатки жужжала, аккомпанируя вибрато ветра.
Свирепость стихии действительно успокоила девушку. Она перестала ерзать и прикорнула в объятии Хью. Он начал согреваться.
Грохот града сменило шипение дождя со снегом. Дождь со снегом сменился тишиной: начался снегопад. Хью прислушался к этим звукам — отражению того, что происходило вокруг. В ветре слышалось также множество других звуков, но все вопли и завывания не были для него ничем иным, кроме как следствием соприкосновения земли и неба.
Льюиса Хью выбросил из головы. Платформа сотрясалась уже не так яростно. Он покрепче прижал к себе Кьюбу, которая вела себя теперь тихо, как мышка, и позволил себе отдаться во власть бреда.
На очень больших высотах, восемь и более тысяч метров, такое происходило часто — как последствия перенапряжения и борьбы со стихиями, но особенно из-за потери власти над собой. Мир начинает ускользать от тебя. В одну минуту ты что-то вспоминаешь, а в следующую уже забываешь, снова вспоминаешь и снова забываешь. Галлюцинации приглушают боль.
Хью оказался в пустыне. Барханы, озаренные яростным солнцем, вздымались и текли, почти как волны настоящего моря. Он видел себя раскапывающим песок в поисках бутылки с водой. Его рука разжалась и выпустила грушу — сморщенную, почерневшую, мумифицированную грушу.
Энни, утратившая разум Энни, гналась за ним по песку. Она никогда прежде так не поступала. Он удирал от нее. Она рванулась и схватила его за руку.
— Хью? — Это была Кьюба. Это она взяла его за руку и разбудила.
— Я видел дурной сон. Прости меня. Все в порядке.
— Мне холодно.
— Прижмись ко мне.
И так продолжалось на протяжении нескольких часов. Они пережидали бурю, как бредящие больные лихорадкой, — то стонали, то пели, то успокаивали друг дружку. Как-то раз Хью даже усомнился, что она жива. Он попытался нащупать ее пульс, но весь мир вокруг пульсировал, и ему это не удалось. Он прислушался к ее дыханию, но вой ветра заглушал все остальные звуки. В конце концов он встряхнул ее, и она захныкала, не просыпаясь. В такую ночь ему не требовалось никакого иного доказательства.
29
Буря утихла. Мир обрел неподвижность. Хью открыл глаза. Их плот все так же оставался возле своего причала.
Всю ночь он обнимал Кьюбу. А теперь она обнимала его. Тент палатки изнутри был покрыт инеем, порожденным их дыханием.
Хью упорно старался не думать о Льюисе. Один из них должен был полностью сохранить работоспособность. Не сломаться. Этим человеком был он.
Он попытался выбраться из мешка, не разбудив женщину, но она испуганно встрепенулась.
— Подожди, — пробормотала она. — Холодно. Вот взойдет солнце…
На первый взгляд разумно, если, конечно, она была в состоянии контролировать свой разум. Но теперь командование всей экспедицией перешло к нему. И нужно было сразу взять быка за рога.
— О каком солнце ты говоришь? — осведомился он.
Сколько дней — от пожара до бури — они уже провели во мраке? И за это время потеряли путь, ведущий к свету.
Она выпустила его. Без уговоров и объятий. Без соблазнительных телодвижений. Было похоже, что она опять стала самой собой, смертной девушкой, а не сестрой, исполненной сверхъестественной силы.
И Хью сдался. Наступило самое холодное время суток, и им было совершенно некуда идти. Он был опьянен ее теплом и ее запахом.
— Ну ладно, еще несколько минут, — сказал он.
Она вновь обняла его и прижалась к его спине.
— Ты, наверно, проголодалась, — сказал он.
У него в животе урчало. Самое время затянуть пояс потуже.
— Мы собирались отпраздновать восхождение креветками и «божоле», — сказала она ему в самое ухо.
Начался обычный альпинистский треп, в котором всегда уделялось много места тем радостям жизни, которые ожидают восходителей после мучений, которыми они подвергаются по собственной воле. Она быстро поправлялась. Это вселило в Хью надежду.
— А мы с Льюисом решили заказать стейки на косточках и пить «корону», — ответил он.
— Его звали Льюис?
Хью почувствовал, как у него перехватило дыхание.
— Он был моим лучшим другом.
«Последним из друзей», — добавил он про себя.
Кьюба не стала продолжать разговор о смерти.
— Мы планировали новые экспедиции, — сказала она. — Ты когда-нибудь видел фотографии Нанда-Деви?
— Я был на ней.
— На самом деле? — удивилась Кьюба.
— Она прекрасна. Ты должна там побывать.
Кьюба промолчала. Считает себя мертвой, решил Хью.
— О чем еще ты думаешь? — спросил он.
— О разных местах. Далеко. По всей планете. Горы — это лишь часть…
— Я всегда хотел попасть к истокам Янцзы, — сказал Хью. Классическая игра большинства альпинистов: поверять друг другу свои великие проекты. — Из Шанхая на пароходе, потом на машине, потом пешком. А последняя часть пути — на яках.
— Баффинова земля, — сообщила Кьюба. — Там стены вдвое выше Эль-Кэпа.