Стена
Шрифт:
Итак, Джульетта осталась у нас— осталась ждать своей гибели.
Два или три дня спустя Мэри-Лу вместе с Джуниором приехала в Мидлбанк, и я отправилась их навестить.
Мэри-Лу занималась распаковыванием чемоданов, но вид у нее был разгоряченный и возмущенный.
— Нет, ты только подумай, Марша! — воскликнула она. — Из-за этой женщины я вынуждена торчать здесь! Как она только посмела!
— Просто ты ее не знаешь, иначе понимала бы, что она смеет делать все, что ей заблагорассудится.
— А ты с этим преспокойно миришься!
— А что мне оставалось делать? — полюбопытствовала
— На пляже, вместе с няней.
В конце концов я силой усадила ее и заставила взять сигарету, но она все равно очень напоминала рассерженного ребенка. Вообще-то мы с ней почти ровесницы, но она так и не повзрослела.
— Не доверяю я ей, Марша, — призналась она. — А Артур просто в ужасном состоянии. Мне так не хотелось оставлять его. Она ведь всегда жаждала вернуть его, — ни с того ни с сего добавила она.
— Чушь. Он ей до смерти надоел.
— Я в этом не уверена, держу пари, что ему-то она не надоела.
— Только не говори мне, что ревнуешь к ней, — беспечно заметила я. — Не стоит присоединяться к этой армии, Мэри-Лу.
— К какой еще армии? — подозрительно спросила она.
— К армии жен, которые ее боятся.
Однако это не вызвало у нее улыбки.
— Как бы мне хотелось, чтобы с ней что-нибудь случилось, — вдруг мрачно произнесла она. — Наверно, это звучит ужасно, но это так. Кому от нее польза? Она чистейшая паразитка. Берет все, что может, и ничего не дает взамен; а уж эти абсурдные алименты…
К счастью, в этот момент вернулись няня с Джуниором, и мы принялись забавляться с игрушечной пушкой, пока мне не пришло время уезжать.
— А у меня была корь, — гордо заявил малыш. — И я был весь в пятнах.
Повидавшись с ними, я несколько успокоилась. Коттедж в самом деле был довольно милый, и у Мэри-Лу имелась машина для разъездов. Мы договорились, что как только Джульетта уедет, они тотчас переберутся в Сансет, а пока что Артур займется приведением в порядок своей небольшой шлюпки и позднее, возможно, спустит ее на воду.
Домой я приехала слегка приободренная. Море безмятежно синело, и, проезжая по мосту на остров, я заметила в воде голову одного из моих знакомых дельфинов, улыбавшегося мне. Дома, мимо которых я проезжала, выглядели чистенькими, свежепобеленными, они утопали в цветах, а аромат сосен казался таким приятным и родным. Я решила срезать путь и поехала напрямик через холмы: глянув вниз, увидела Гагарье озеро, казавшееся таким маленьким и изысканным в окружении зелени.
Какой-то высокий парень, стоя прямо на дороге, рисовал это озеро с утопающим в нем красным диском заходящего солнца, и я остановила машину, чтобы взглянуть на это. Парень был в серых джинсах и изрядно потрепанном свитере. Он приветливо улыбнулся мне и поинтересовался, удалось ли ему, на мой взгляд, передать сходство.
— Мне нравится, — призналась я. — Вы не против, если я постою рядом и понаблюдаю?
— Ничуть. Откровенно говоря, от собственного общества меня уже тошнит.
Каким безмятежным все это представляется мне сейчас, когда я пишу эти строки! Гагарье озеро внизу
Я присела на подножку автомобиля и, расслабившись, всецело отдалась во власть вечернего умиротворения. Немного погодя парень отложил в сторону кисть и, достав из кармана пачку сигарет, предложил одну мне, а другую взял сам. Когда он закуривал, я увидела, что художник отнюдь не парень, ему было, должно быть, уже за тридцать. Однако он был бесспорно привлекателен, и мое общество его явно забавляло.
— Полагаю, вы из этих… из дачников? — заметил он, внимательно меня разглядывая. — Весну и осень проводите в Нью-Йорке, летом скучаете тут, а на зиму перебираетесь на Палм-Бич. Угадал?
Почему-то я разозлилась.
— Уже нет, — отрывисто бросила я.
— Вот те на! Только не говорите мне, что депрессия поразила и этот островок. Ведь тогда моему бизнесу придется худо, а?
— Откуда мне знать? А что у вас за бизнес? — полюбопытствовала я.
Похоже, я здорово его задела— вид у него вдруг сделался обиженный.
— Ну вот! — воскликнул он. — А с какой стати, думаете, я часами просиживаю на этой мерзкой табуретке и малюю эти поганые акварели? Потому что нахожу в этом удовольствие?
— Вообще-то я именно так и подумала, — кротко ответила я.
Он улыбнулся.
— Извините. Видите ли, человеческое существо нуждается в пище. Хотя это не совсем так, — поспешно добавил он. — Мне это доставляет удовольствие, к тому же большинство людей совсем не разбираются в живописи. Лично я не разбираюсь, — признался он в порыве откровения.
Человек этот заинтересовал меня. Он был даже крупнее, чем показался мне вначале, — широкоплечий, с длинными мускулистыми кистями рук. Но почему-то я подумала, что он, вероятно, болен. Лицо его, когда он сдернул с головы шляпу, оказалось довольно бледным, свитер просто болтался мешком. Но держался он бодро, даже весело. Выяснилось, что он остановился в кемпинге на Сосновой горке, неподалеку отсюда, и живет— что меня здорово удивило— в фургоне.
— Никогда не пробовали? — поинтересовался он. — Это довольно забавно, если приспособиться, и тут есть свои преимущества. Ни тебе налогов, ни постоянного местожительства и никаких соседей, цыплята которых забредают к вам в сад. И навалом демократии, только вам это, возможно, не понравилось бы. А в целом, знаете ли, весьма недурно.
В конце концов я узнала, что он действительно не совсем здоров и ему рекомендовали свежий воздух. Вот он и путешествует, а заодно и рисует.
— Весьма дрянные картинки, но я и не говорю, что они хороши.
Набравшись смелости, я спросила, нельзя ли мне купить у него картину с Гагарьим озером, когда он ее закончит?
— Мне она действительно нравится, — сказала я. — Это совсем не…
— Не благотворительность, — закончил он за меня, улыбаясь. — Что ж, вообще-то я и сам на это надеялся. Она, конечно, неважная, но это лучшее из того, что я до сих пор создал. И мне бы хотелось, чтобы она осталась у вас. Если вы назовете мне свое имя…