Стена

Мединский Владимир Ростиславович

Тем временем, вскоре после бесславной гибели «царя Дмитрия Иоанновича», объявился новый самозванец, а потом и третий, и пятый, и даж десятый, хоть никто уже толком не считал. Кого вновь поддерживали ляхи, кого — мятежные южные города, иных — казаки, а других — попросту шайки лесные. После того как труп первого Лжедмитрия спалили, а пеплом из пушки выстрелили в сторону Польши, уж смешно, казалось, верить в сказку о воскресшем царевиче. Впрочем, никто уже особо и не верил — в большинстве своем бунтовщики просто пользовались случаем пограбить.

Война по всей стране да по многим фронтам разом пошла нешуточная. А когда пришел к Москве с большим сборным войском новый ляшский самозванец да сел лагерем неподалеку от Москвы, прогнать его оказалось просто некому. Табор свой самозванец поставил вокруг подмосковного

села Тушино, откуда его отряды рыскали по окрестностям в поисках наживы, так что очередного «царевича Дмитрия» острые на язык москвичи тут же окрестили «Тушинским вором». Шуйский занял оборону по линии Земляного города — границе Москвы, сам же засел в Кремле.

Кремль был тогда крепостью наипрочнейшей: стены широчайшие — карета проезжала — не пробить ни одному ядру. Притом внешний облицовочный слой кирпича — из специальной мягкой глины, ядро в нем завязает, оставляет ямку, но не крошит. Бойницы для пушечного и ружейного боя — в два, местами — в три яруса. Особые большие пищали были установлены где в нижнем ярусе — подошвенном бою, а где — прямо на кромке стены меж зубцов. Стреляли они не единой пулей, а целой горстью металлических шариков, буквально снося все живое в ширину до двух аршин. При каждой из таких пищалей находились сразу два стрельца — один за зубцом, не высовывая носа, и заряжал и направлял оружие, второй, стоя за соседним зубцом — сквозь щель — корректировал огонь (потому и щель на кремлевских зубцах — через одну). А каковы-то зубцы эти были! Не то, что игрушечные украшения на итальянских палаццо, откуда их и срисовал Марк Фрязин. Зубцы были прочнейшие — разбить их можно было лишь прямым попаданием большого пушечного ядра, так что стрельцы-пищальники стояли за ними неуязвимы для штурмующих. А ежели начинали со стены палить единовременно еще и пушки — артиллерия Кремля почиталась среди лучших в Европе, — до собственно штурма и дойти не могло: приблизиться к стенам не могла ни одна живая душа.

Кремль становился как бы огромным неприступным кораблем, с каждого борта которого в три яруса разили ядрами, пулями и картечью, извергая смерть на сотни саженей. Каждая башня Кремля являла собой самостоятельную крепость, соединенную со стеной лишь непрочными минированными переходами, которые в любой миг могли защитниками башни быть взорваны — и тогда она превращалась в самостоятельную независимую цитадель, со своими запасами пороха и ядер, своими съестными припасами и отдельным источником воды. Каждая башня, даже если бы враг ворвался внутрь Кремля, могла еще держаться неделями до подхода подмоги. Однако, чтобы ворваться в Кремль, нужно было еще преодолеть водную преграду. Крепость находилась на искусственном острове, с одной стороны Москва-река, с другой — Неглинка, а с третьей — вырытый искусственный ров, который в момент опасности — поднимали шлюзы — быстро заполнялся водой. Более того — прямо по внутреннему краю водной преграды — местами на расстоянии лишь в полусотню саженей от главной кремлевской стены — стояла еще одна стена — пониже, которую тоже держали стрельцы с пищалями. Так что форсировав реку под шквальным огнем, неприятель был вынужден сначала штурмовать малую стену, потом, при благоприятном исходе, преодолев ее, оказывался на вычищенном участке между двумя стенами — малой и большой, где от разительного огня укрыться уже было совершенно негде.

Впрочем, добраться даже до реки и рва суждено было лишь счастливчикам. Ибо перед ними шла внешняя стена Китай-города, а еще пред нею — Белый город, потом по границе Москвы — так называемый Земляной вал с основными городскими воротами. Эту внешнюю оборону столицы называли земляной, видимо по старой привычке, ибо на насыпном валу давно уже стояла прочная невысокая стена, охраняемая по всему ее протяжению и городской стражей, и не менее чем двумя стрелецкими полками.

Злые языки говорили, что Шуйский сидит в Кремле как Кощеева смерть — в яйце, яйцо — в шкатулке, шкатулка — в кованом сундуке, ну и так далее. Разница была лишь в том, что каждая внутренняя защитная крепость-матрешка — была в русской столице крепче и надежнее предыдущей — внешней. Так что с момента начала строительства нового Кремля еще при деде Иоанна Грозного Четвертого — Иоанне Грозном Третьем — Кремль никому штурмом взять не удавалось. Открывали

ворота сами — перед первым Лжедмитрием. Но штурмовать — с бомбардированием, приступами и осадными лестницами — сумасшедших не было. Это понимал и Шуйский, сидя в Кремлевских палатах в ожидании подмоги. Это понимали и польские командиры, окружавшие завязшего в Тушине второго Лжедмитрия. Самый простой расчет на победу — не штурм, а полная блокада Москвы и разбитие шедших на подмогу Шуйскому войск. Но на полную блокаду огромного по европейским меркам города [17] у поляков не хватало ни войска, ни умения. И сидение — «тушинского вора» в своем лагере, а Шуйского с Боярской думой и гарнизоном в своем — затягивалось…

17

В 1600 г. в Москве проживало более 100 тыс. жителей. Городов-стотысячников тогда в Европе было всего 14: Париж, Константинополь, Милан, Венеция, Лондон, Неаполь, Лиссабон, Севилья, Палермо, Амстердам, Рим, Генуя, Антверпен.

Началось это противостояние вскоре после того как весной шестьсот восьмого Григорий уезжал из России, продолжалось оно и теперь — год спустя.

Зловещий корабль

(Окончание)

В трактир, где они остановились с Роквелем, молодой человек вернулся, когда уже совсем стемнело. Они расположились по-барски — занимали две отдельные комнаты, и в окне англичанина виднелся свет — значит, тот еще не лег. «Ну… Надо бы, наверно, пожелать ему доброй ночи… да и отправиться до света», — подумал Колдырев. И тотчас подивился: обычно Артур бывал в мелочах бережлив и не зажигал больше одной свечи, а тут окно горело ярко.

Странным показалось и то, что дверь комнаты англичанина оказалась приоткрыта. Григорий шагнул на порог… и замер. В комнате топтались пятеро военных. Судя по доспехам, то была городская стража.

— Вы кто такой? — неприязненно спросил, оборачиваясь к вошедшему, коренастый крепыш, очевидно — командир караула.

— Постоялец… — растерянно ответил толмач. — Я приехал сюда с… О Господи!

Он увидел, возле чего, точнее, вокруг кого суетились стражники. Тело мистера Роквеля лежало в большой темной луже рядом с кроватью…

— Это — переводчик англичанина, — уточнил хозяин гостиницы, выныривая из-за спины одного из стражников. — Он ушел часа четыре назад.

— Переводчик, ага. А чем вы можете это подтвердить?

Непослушными руками Григорий достал грамоту, врученную ему в Московском приказе, протянул стражнику.

— Кол-де-реф, — прочитал командир. — Русский… Ну что ж… Ваше счастье. Ваше счастье, что хозяин и слуги видели, как вы уходили, и видели, что англичанин в это время был еще жив. — Он цепко глянул в лицо Григорию и неторопливо произнес: — Они же рассказали, что к господину Роквелю пришли после вашего ухода двое каких-то господ и очень скоро от него вышли… Вы не знаете, он ждал кого-то в гости?

— Нет… — Григорий наконец уразумел, что происходит. — Он ни слова не говорил мне, я понятия не имею, кто это мог быть.

— Когда я нашел его, — торопливо встрял хозяин гостиницы, — он был еще жив! Он умер на моих руках, Богом клянусь! Это не я сделал! У меня добрая гостиница, мне трупы тут не нужны!

— Понятно, что не ты, — отмахнулся командир караула. — Бедолагу зарезали, причем весьма профессионально… Один удар в печень, другой в сердце. Да и не кухонным ножом, а кинжалом, очень тонким и очень острым, судя по ране… — Он опять внимательно посмотрел на Григория, и Григорий почувствовал себя в высшей степени неуютно.

— Он умер на моих руках, — не слушая и слыша, повернулся к Колдыреву и хозяин, словно призывая его в свидетели. — И даже успел сказать несколько слов…

— Что он сказал?! — вырвалось у Колдырева. Командир отряда бросил на хозяина гостиницы испепеляющий взгляд, но тот и его не заметил.

— Я не очень хорошо понимаю по-английски… Но он несколько раз произнес слово «маленький»…

— И что это означает? — теперь командир не сводил с Колдырева глаз.

— Я почем знаю! — недоуменно развел руками Григорий. — «Маленький»… Да что угодно это может означать!