Стендинг или правила приличия по Берюрье
Шрифт:
— Что вы ей сказали?
— Что она гнусная тварь, — поясняет уважаемая особа. — Она извинилась и ушла.
— Она вышла из дома?
— Наверное. А что ей еще там было делать?
— Значит вы не видели, как она ушла?
От моего вопроса моя собеседница приходит в волнение. Она перестает врубаться в смысл вопросов, зачем-то глотает воздух, надувает губы и смотрит на меня своими глазами, похожими на пузыри, появляющиеся на поверхности ее варева из льняной муки.
— Конечно нет. Меня уже тогда знобило. Я и не собиралась ее провожать до входной двери.
Вдруг в этот момент раздается громкий крик. Слоновьим криком кричит Толстый. Смельчак сунул палец
— Вы же обожжетесь, милейший! — с небольшим запозданием заявляет наша хозяйка.
Берю сосет свой палец, который любит хватать все, что плохо лежит. Он виновато улыбается. На его физиономии написано «Прошу прощения, но не обращайте на меня внимания».
Привратница продолжает:
— Теперь, когда вы обратили на это внимание, мне тоже интересно, что там делала эта девица. Тем более, что сегодня утром, когда я вывозила мусорные ящики, я не обнаружила там следов, о которых я думала. Я, наверное, ее спугнула до того, как она оправилась, правда?
— Может быть, — лгу я.
— Во всяком случае, это не принесло ей счастья, если она хотела нагадить у меня во дворе, — со смехом говорит эта наглая ощипанная птица.
У меня что-то заклинивает между ребрами.
— Почему?
Подметальщица подходит к комоду из орехового дерева, выдвигает ящик, что-то вытаскивает оттуда и подносит его на свет, который проникает через ее стеклянную дверь (между прочим, дверь — единственное отверстие для света в ее берлоге). А в это время Берюрье, вооружившись деревянной ложкой, которой старуха помешивала будущую припарку, тайком пробует на вкус льняную муку. Он чмокает своим язычищем и качает головой. Вкусовые бугорчики на языке не подают сигнала тревоги.
— Вкусно? — спрашиваю я его.
— Есть можно, — утвердительно отвечает Людоед. — Я уверен, что с тулузскими сардельками и со сливочным маслом это было бы то, что надо.
Консьержка протягивает мне ключ с номерком из красного дерева. На нем золотыми буквами написано «ГОСТИНИЦА СТАНДИНГ». Согласитесь, что это очень странно, правда? Такие совпадения случаются только в моих книжках. В жизни, конечно, такое тоже бывает, но этому обычно не верят. Потому что, в общем, если все хорошенько обдумать и принять версию этой милой консьержки, я вынужден сделать вывод, что некая дама участвовала в похищении Матиаса. И что она пряталась во внутреннем дворике дома и обронила этот ключ от гостиничного номера, а название гостиницы «Стандинг».
Стандинг! В то время, как мой Упитанный Бутуз читает курс лекций по стандингу, т.е. по хорошим манерам! В то время, как он дает молодому поколению прекрасные рецепты и развивает их интеллект и делает интеллект приспособленным к жизни, одним словом, создает в нем особый микроклимат.
— Вы думаете, что этот ключ принадлежит той девушке? — с нажимом спрашиваю я.
Мадам Паутина обижается, что я сомневаюсь.
— А кому же он может принадлежать, скажите на милость? Эта особа присела на корточки за моими мусорными ящиками. И ключ выпал из кармана ее плаща. Может у нее карман дырявый, откуда я знаю!
— А почему бы и нет? — тихо бормочет мой подчиненный.
Я ищу глазами Огромного, желая прочесть его мнение по его глазам, но он тут же поворачивается ко мне спиной. Ему здорово понравилась льняная мука. Я думаю, что он сейчас сделал открытие в кулинарии, и что с этого момента эта мука станет для него основным продуктом питания.
— Не могли бы вы, уважаемая мадам, поподробнее описать ту женщину с ключом?
Она собирает все мысли в ладошку я делает большую паузу, чтобы
— Блондинка высокого роста. Широкие, как края ночного горшка, губы, милейший. Короткие волосы. На ней был черный плащ, блестящий как клеенка. Я заметила, что он черный, когда выходила, а что он блестящий, когда возвращалась.
Любопытное объяснение, так сказать. Черепок уважаемой мадам работает, примерно, как раковина улитки. Тем не менее, считая, что она мне довольно много сказала об этой женщине, я благодарю ее за неоценимую помощь. Чем привожу в дрожь восторга ее бородавки.
— Ты готов? — обращаюсь я к Толстому.
Берю оборачивается. Его лицо внезапно становится похожим на сплошной ожог. Взгляд туманный.
Консьержка глянула на плиту и испустила крик отчаяния.
— Моя припарка!
Ужасный все слопал! Кастрюля пуста! Госпожа Церберша не верит глазам. У нее начинается приступ бронхита. В груди у нее свистит, как в норвежской кастрюле-скороварке.
— Вы его простите, — шепотом говорю я и вкладываю ей в руку десятифранковую бумажку, чтобы как-то смягчить ее страдания, — мой товарищ страдает мокротно-блудливой недостаточностью и лечится льняной мукой. Его сейчас здорово прихватило, у него приступ, вот он и не сдержался. Толстый, не раздумывая, направляется в ту забегаловку, где мы были вчера. На всякий пожарный случай он выпивает пузырь божоле, чтобы протолкнуть припарку, потому что пищеварительный тракт категорически отказывается сотрудничать с подобной бурдой. Ему бы лучше прочистить внутренности из туалетного бачка. А еще проще — прочиститься ершиком или вэнтусом. Но у него свои соображения по поводу лечения — божоле. После второй бутылки он стал задыхаться, и тут пробка из муки не выдерживает мощного напора портвейна. Сначала слышится «плуфф», потом глухой шум, и, наконец, нескончаемая серия «гроа-гроа-гроа», как при озвучивании мультфильмов. Величественный снова становится боеспособным. Его лицо оживает, что следует понимать: становится не таким красным.
Мы мчимся в гостиницу «Стандинг».
Гостиница совершенно новая. Она расположена на углу улицы Святой Яремной Вены Сына Господня и проспекта Деаля.
Если судить по фасаду кремового цвета, по холлу, отделанному мрамором, и по дорогим обоям, начинаешь понимать все, что город Лион делает для развития туризма. И очень жаль, что ему не предоставили право провести здесь следующие Олимпийские игры. Игры дали бы возможность представителям других континентов попробовать божоле, фрикадельки из щуки, сардельки с начинкой из трюфелей, а также полутраурную пулярку и шкварки. Разумеется, это не изменило бы лицо мира, но у нас был бы шанс выиграть несколько золотых медалей и победить других атлетов, позволяющих себе кулинарные излишества.
Некая дама, которую менее талантливый писатель назвал бы миловидной, широко улыбается мне из-за стойки. Она уже в возрасте, но одета по моде, волосы покрашены в ярко рыжий цвет. Я направляюсь к ней, за мной санчо-пансует Берю.
Она смотрит, как мы идем по холлу, а на лице у нее написано: что это за странная парочка, и кого из нас можно называть «уважаемая мадам».
Чтобы не давать повод к кривотолкам, я предъявляю ей трехцветную книжку, которую выдало мне государство, чтобы я мог подтвердить свою специальность (если ее можно назвать специальностью) полицейского. Она перестает улыбаться, потому что, хотите вы или нет, но мадам предпочитают видеть у себя в доме страхового агента по выплате семейных пособий, а не представителей нашей фирмы.