Стендинг или правила приличия по Берюрье

Дар Фредерик

У меня на мгновение появляется мысль, что он выстрелил в Его Высочество, но она тут же исчезает. Здраво рассуждая, у Берю просто физически не было времени одолжить лестницу у соседей и взять приступом главную башню этого замка. Тогда, что же?

Я решаюсь и, пистолет в руке, палец на курке, голова напряжена, глаза, как у орла, я делаю молниеносный бросок на эту треклятую лестницу. И одним броском перескакиваю половину ступеней. Тут я замечаю, как из одной комнаты крадучись выходит парень гусарского сложения. Без пиджака. На шее шелковый галстук с рисунком под названием «Гибель Титаника», выполненным в естественных цветах. Седые волосы подстрижены «под ершик». Лицо цвета охры. Густые брови. Из ствола пушки идет дымок… Глушитель

придает пистолету еще более угрожающий вид. Тип держит пистолет у бедра, на манер наемного убийцы. Теперь до меня доходит, почему он промахнулся в меня. Месье привык палить из определенного положения: от бедра. А когда он стреляет с вытянутой руки, то теряет целкость. Поскольку мне известны его намерения по отношению ко мне, я говорю сам себе (но гораздо быстрее, чем это пишу), что лучше мне его опередить и первым пожелать покоя его душе. И слету открываю огонь. И пока он не успел ничего понять, я всаживаю в него всю обойму. Последним усилием он нажимает на спусковой крючок, и перила лестницы расцвечиваются пунктиром дырочек. После этого парень, который схлопотал восемь моих картечин в свой буфет, делает кульбит вперед. Его голова смешно свешивается с первой ступеньки лестницы, а из вспоротого живота фонтаном хлещет кровь.

Как говорил один мой приятель: «если он любит цветы, то скоро их будет иметь».

Я завершаю свое восхождение наверх и переступаю через тело. Меня продолжает интриговать выстрел из пушки, который я слышал несколько секунд назад. Я врываюсь в комнату, из которой он вышел, и с трудом перевожу дыханье. Передо мной Матиас. Лицо залито кровью… Он сидит на полу, прислонившись спиной к батарее центрального отопления. Рот заткнут кляпом из шелкового платка. Но сейчас этот кляп бесполезен: от пули, которую всадил в его котелок этот громила, у рыжего явно нет никакого желания рассказывать свою биографию. Пуля пробила крышку его котелка, и из раны, пузырясь, вытекает кровь. Будто его мозг пускает пузыри. От крови рыжая шевелюра приобретает пурпурный цвет. В этот момент он чем-то похож на клоуна. Я становлюсь перед ним на колени и прикладываю руку к груди. В груди что-то бьется.

Что же ты, малыш! Ведь ты так гордился своей нескладной женушкой, которая с таким желанием ждала своего пацана!

Где-то рядом слышится шум. Это Толстый берет штурмом бастион. Он уже проник на второй этаж через окно, предварительно разбив в щепки жиденькие ставни. Он входит в комнату. В руках у него кольт-компостер, изготовленный для пробивания дырок на билетах.

— Сюда! — зову я его.

Он замечает окровавленное тело, и его лицо странно бледнеет.

— Матиас, — бормочет он. — Это сделал тот гад в коридоре, которого ты пришил?

— Увы! — с горечью говорю я. — Этот тип понял, что ему конец и решил убрать Матиаса, чтобы тот ничего не сказал!

Его Башковитость внимательно рассматривает рану.

— Для преподавателя по пулевым отверстиям, — говорит он, — на самом деле печально вот так заканчивать свою жизнь!

И, продолжает, вздрогнув:

— Постой, может быть, еще есть какая-то надежда. Он еще жив. Мне думается, что под таким углом пуля должна скользнуть вдоль затылочной кости и выйти наружу!

Я рассматриваю рану повнимательнее.

— И правда, она вышла, эта пилюля: видишь, она застряла в плинтусе, возле батареи. Скорую помощь! Быстро! Через полчаса Матиаса на скорой доставляют в госпиталь Эдуарда Эррио, где ему будут делать трепанацию черепа. Его тестю не остается ничего другого, как созвать дежурных серафистов на траурную обедню с певчими и музыкой. Сейчас именно тот момент, когда следовало призвать на помощь всех святых, всех ангелов-стражей порядка, дипломированных архангелов, потенциальных блаженных, а также все Святое семейство: Господа Бога, Его Сына, Святой Дух Элуа, Марию, Иосифа, осла и все такое прочее, чтобы дежурный хирург совершил маленькое чудо.

Берю и я очень подавлены. Этот

трагический случай внезапно опустошил нас. Все происходило так мирно. Спокойная слежка, а потом — вдруг все перевернулось, и мы стали свидетелями драмы. У палача Матиаса при себе не было никаких документов. Служба криминалистики, в соответствии с ее функциональным предназначением, сейчас занимается опознанием этого типа. Долоросы в гостиницу «Стандинг» еще не вернулись. Я отдал приказ устроить в гостинице засаду и, если они вернутся, арестовать их. Мне не терпится пролить свет на эту историю. А вам, мои красавицы, разве нет, скажите? От этих таинственных аккумуляций (как говорит Берю) у вас в замыкателях бегают мурашки. И вы хотели бы иметь чистую совесть во всей этой истории (хотя бы раз в жизни, плутовки вы мои). Ну, что ж, вам придется сделать как Шарль, то есть, набраться терпения и ждать, чтобы узнать всю правду о господине Икс.

— Надо срочно ехать в школу и найти этого типа, — волнуется Берю.

— Хорошо, Малыш.

И мы едем в школу Сен-Сир.

Пока мы преодолеваем первые подъемы Золотой горы, Берю сам с собой ведет такой разговор:

— А ты не думаешь, Сан-А, что в глубине души Матиас чувствовал, что с ним что-то случится?

Пораженный таким открытием, я шепотом отвечаю:

— Правда, Толстый, он это чувствовал.

— Что же он такое знал, из-за чего они закрыли ему говорильник пулей?

— Он ничего не знал, но они думали, что он что-то знает.

— И что же? — простодушно спрашивает Невыразимый.

Я испускаю ртом звук, который другие предпочитают производить своим южным полушарием.

— В тот день, когда мы это будем знать. Толстый, правда будет записана огненными буквами на фасаде школы!

Берю улыбается.

— Этот день, парень, не так ух далеко, — обещает он. — Я тебе клянусь, что очень скоро, дай мне только переброситься парой слов с этим проворным малым, ты получишь самую достоверную информацию.

Увы! Его оптимизм, по крайней мере, не совсем ко времени, потому что наш клиент еще не вернулся в школу, «all school», как говорят жители Великобритании, которые бегло говорят по-английски!

Начинается долгое ожидание. Товарищ Ракре дает мне кое-какую информашку об этом слушателе. Это некто Авель Канто, уроженец Бордо. В школу прибыл недавно. Я мчусь к директору и прошу у него личное дело этого парня. Он признается мне, что уже с самого моего приезда он знал, кто я, и я благодарю его за соблюдение тайны. Из дела Канто ничего особо важного для себя мы не узнаем. Он был секретарем в одном из комиссариатов пригорода Парижа, а до этого инспектором в Бордо. В краткой справке он характеризуется положительно, как ценный работник. Это и смущает больше всего, правда?

Заодно я прошу показать дела двух «самоубийц». И только в этот момент, мои хорошенькие, я начинаю видеть в этом деле проблески света. Кастеллини, родом с Корсики, тоже был инспектором в Бордо. А Бардан служит в полиции Либурна, то есть (для тех, кто немного знает географию) в нескольких километрах от Бордо. Вывод: город Монтеня (Мишеля Экема де) и Эскарпита (Робера) является общим знаменателем этих трех господ. Одно очко в мою пользу.

Я устраиваюсь в одном из свободных кабинетов и начинаю названивать во все концы. Я звоню в Бордо и прошу, чтобы мне прислали послужной список Канто и двух покончивших с собой; после этого прошу Париж навести справки о Долоросах. После этого звоню своим лионским коллегам и узнаю, что панамцы в гостинице «Стандинг» так и не объявились. А поскольку друг Канто тоже явно не думает возвращаться в школу, я начинаю всерьез думать, что эти гангстеры уже в курсе моего стремительного наскока на виллу. Полиция района Роны-Соны выяснила, что дом, в котором был заточен Матиас, был снят Долоросами у одной старой и весьма благонамеренной дамы и что эта дама торгует свечками и набожными картинками на холме Фурвьер. Вот и все, что мы имеем на данный момент.