Стены
Шрифт:
С Миком ситуация была еще сложнее. У него были амбиции, но не было четких целей. Он бросался с головой в каждое новое увлечение, но в итоге не проходило и полугода, как переключался на что-то другое. Сначала он хотел быть великим теннисистом – это было его первое серьезное увлечение. Через некоторое время, начитавшись про успешный, но тернистый путь какого-то режиссера, он выпросил у родителей полупрофессиональную камеру и начал снимать все, что только можно снять – говорил, что опыт нарабатывает. Сосредоточенно писал сценарий к своему короткометражному фильму, но столкнувшись с первыми трудностями в самом процессе постановки, прикрыл проект. Камера отправилась в бессрочный отпуск. Потом, насмотревшись про какого-то нейрохирурга, отмеченного множеством наград и спасшего не одного, казалось бы, безнадежного пациента, появилась новая мечта. Теперь уже горы литературы
После окончания университета, Мик получил в подарок от родителей небольшой дом на юге города и стал работать на отца. Кем? Никем. Грубо говоря, он просто продолжал получать деньги, но уже официально числясь в бизнесе. Обязанности Мика могли сводиться к тому, что он должен был явиться на какую-либо встречу и поставить подпись – ну это так, образно выражаясь. При этом отец старательно делал вид, что безгранично доверяет сыну, что поручает ему невероятно ответственные задачи, давал сотню напутствий, но в итоге все сводилось к тому, что брату просто нужно было выполнить сущую безделицу. Сначала Мика это бесило, и он хотел найти работу по специальности управления предприятием (которую в свое время выбрал для него отец), а потом смирился. Одиночество, безделье и алкоголь начали поглощать его и извращать душу. И я думаю, что именно с неглупыми людьми одиночество, безделье и алкоголь творят самые отвратительные превращения. Вот, примерно, в это время – года в двадцать три, – Мик и начал уверенно приобретать тот облик, с которым он, в итоге, вошел в историю Перри Пейджа. Юношеская горячность и побуждения к великим стремлениям стали сменяться в нем меланхолией и его самой отвратительной чертой – совершенной замкнутостью.
Если бы его, еще юношеские, желания были пропорциональны его стремлениям, Мик, однозначно, нашел бы себя в чем-либо. Но выбирая платформу для будущего поприща, Мик в большей степени думал о том, как он будет пожинать плоды, а не о том, сколько работы нужно для этого проделать. А главное, сколько раз нужно поделиться с другими людьми своими, еще зелеными, плодами. Когда же я говорил ему: «Мик, ты выбираешь для себя нелегкий путь, ты должен быть готов к падениям», он отвечал: «Так я готов». И знаете, отводил взгляд с такой неловкой, словно стыдливой, улыбкой. И я понимал, что падать Мик не готов. Прожить в мечтаниях и иллюзиях готов, но падать – нет. Не потому, что это тяжело, а потому, что это стыдно.
Откуда в нем появилось все это? Сложно сказать. Так он формировался в детстве, и уже лет в шестнадцать-семнадцать под пристальным вниманием эти черты в нем просматривались, а позднее стали видны невооруженным взглядом. Я уверен, что брат прекрасно понимал свою неорганизованность, видел себя неудачником, видел будущее совершенно бессмысленным. Думаю, та субъективная оценка, которую он ставил самому себе, и вгоняла его в отчаяние, от которого он прятался в пьяной атмосфере баров и пабов.
«Я сижу в тюрьме, Бен. Но никто и никогда в это не поверит» – как-то раз сказал он мне.
Из застенчивого юноши Мик превращался в депрессивного и замкнутого алкоголика. В нем начали уживаться две противоположности. И яснее всего свою настоящую природу он проявлял по мере опьянения, когда изысканные манеры могли смениться выражением явного презрения, ухаживания и комплименты противоположному полу на шутки, не просто пошлые, а до отвращения грязные. Таким образом он демонстрировал не что иное, как презрение к самому себе. Так он насмехался именно над собой. И ему это словно нравилось, во всяком случае, он от этого не старался уйти. Он прямо пьянел презрением и насмешкой.
Его редкие отношения с девушками были похожи на то, как он отдавался своим увлечениям. Вроде бы каждая из его избранниц была для него последней и единственной, но проходило некоторое время, и Мик вновь оставался один. Несмотря на то, что он богат, несмотря на то, что симпатичен. Дело в том, что в случае здоровых взаимоотношений люди всегда выходят на новый уровень доверия, что для моего брата равнялось личной катастрофе. Его в этом плане устраивала исключительно позиция любовников, но никак не двух породнившихся душ. Кому это понравится? После подобных «драм» Мик делал вид, что переживает; возможно, убеждал себя в переживаниях, но даже не пытался исправить ситуацию. Сама она, разумеется, никогда не исправлялась. А вообще, я думаю, он сознательно не хотел, чтобы его любили. Он об этом не говорил, но я в этом почти уверен. Куда важнее всех удовольствий любви ему было чувствовать свою моральную безопасность.
В то время как он оканчивал бесполезное обучение в университете и вступал в «самостоятельную» жизнь, он на протяжении длительного времени встречался с девушкой по имени Вероника. И я думаю, что к ней Мик испытывал по-настоящему сильное чувство, максимально приближенное к любви, в широком понимании этого слова. Его «любовь» к Алисе Андерсен, о которой речь пойдет дальше, я не беру в счет, я никогда не назову это любовью. Так вот, эта Вероника, похоже, изо всех сил пыталась, так сказать, переделать моего брата. Возможно, мотивы ее были лишены романтизма, и заключались в некоем психологическом эксперименте. В любом случае, именно Вероника на долгое время перечеркнула нормальное отношение Мика к противоположному полу. Дело в том, что в своей заключительной речи она в самых жестких формах объяснила моему брату, что тот обречен на мерзкое – не жертвенное, – а на самое мерзкое одиночество. Что он неспособен даже в обещаниях сделать счастливой ни одну девушку, не говоря уже о реальности. Что виной всему его бесконечный эгоизм, который является не застенчивостью, не загадочностью, не скромностью, а банальной самовлюбленностью. Что нет более отвратительной черты, чем полностью погружаться в собственный мир, не умея при этом твердо стоять на ногах в этом мире.
Думаю, эти слова сильно на него повлияли, но не в том смысле, в каком должны были. В любом случае, Мик замкнулся окончательно. С того времени, он уже не вступал ни в какие романтические отношения – по крайней мере, я о них не знаю. Скорее всего, он полностью переключился на проституток. То есть, то, что Вероника имела в виду – постараться изменить себя и выйти за пределы своего эгоизма, – Мик вновь ловко извратил. Он просто уверил себя, что не сможет сделать счастливой ни одну девушку – вот что он почерпнул из той речи. И как всегда, пустил все на самотек. Он все больше отстранялся от общества, пристрастие к спиртному набирало обороты, он стал избегать друзей, и уж тем более, новых знакомств. Бар под названием «Туман» стал ему вторым домом, он проводил там вечера напролет, чаще всего в полном одиночестве, лишь изредка присоединяясь к компаниям знакомых. Мне он еще кое-как доверял, но я чувствовал, что такими темпами еще через несколько лет между нами будет пропасть отчуждения.
Море свободного времени, материальная обеспеченность, отсутствие семейных хлопот – все этому способствовало. Вы понимаете? У него ведь не было ни одной проблемы, ровным счетом. Ни одной, по-настоящему серьезной проблемы, его голове не о чем было болеть. И от этого страшно вдвойне. Его единственной проблемой был он сам. То, что он с собой делал, замыкаясь в себе и все больше погружаясь в алкоголь – давайте будем честными, – не заслуживает оправдания. В то время, когда многие люди борются за выживание, Мик сидел в баре, заливал в себя дорогой коньяк, и размышлял о тщетности бытия. И при этом смел искренне верить, что он несчастлив. Да, разумеется, он был несчастлив, но виной тому исключительно он сам. Не было ни одного человека, ни одного обстоятельства, которое можно было бы обернуть против него. Все было в его руках, но Мик опустил руки.
В этом самом «Тумане» он и встретил Алису Андерсен, и встреча эта оказалась переломным событием в его жизни. Ему тогда было двадцать пять, то есть произошло это примерно за два с половиной года до событий связанных с Перри Пейджем, и с того момента ситуация стала принимать просто катастрофический характер. С Летицией Торрес – лучшей подругой Алисы, – мы были знакомы уже очень давно, еще со школы. Когда-то я пытался за ней ухаживать, но был оставлен не у дел, хотя мы сохранили приятельские отношения. А Алиса познакомилась с Летицией в Санлайте, где они обе учились в университете, и переехала в Санторин после определенных событий в своей личной жизни, о которых скажут другие. Переехала и почти сразу попалась на глаза моему брату. И вместе с интересом к Алисе, Мик потерял интерес к жизни, понимаете? Интерес к самому себе. Я далеко не сразу понял, какую роль Алиса играет в его жизни. Он держал свою болезнь под надежным замком.