Степь зовет

Лурье Нотэ

Иоська вскочил и тут только понял, что спал. Дождь все усиливался. Мальчик оглядел воз — брезент был в одном месте порван. Иоська спрыгнул, нарвал пырея я заткнул дыру в брезенте. А потом, промокший, дрожа от холода, залез под телегу.

«Где же дядя Калмен? Хоть бы скорей вернулся!» В степи все больше темнело, с горы неслись потоки грязной воды. Мальчика трясло, как в лихорадке. «Вдруг затопит балку», — в страхе думал он.

Потом вылез из-под воза, беспокоясь за лошадь. — Кось-кось! — позвал он.

Лошадь стояла неподвижно, низко опустив голову. Мальчик обнял кобылу,

погладил ее по шее и подвел ближе к возу.

Где-то совсем рядом послышался лошадиный топот. Иоська выбежал на дорогу. Какой-то верховой стремительно пронесся мимо и пропал в темноте. «Дядя Калмен, наверно, уже сегодня не приедет…» Иоська прижался к лошади, а она подняла торчком уши, словно прислушиваясь к ливню в степи.

… Калмен добрался до Собачьей плотины. С густой бороды стекала вода на куртку. Сбруя натерла ему спину до крови. Плотину разворотило в нескольких местах. Грохот бешено несущейся воды испугал лошадь. Прижав уши, она шарахнулась в сторону.

«Как я проеду? — Калмен задумался. — Не один человек здесь сгинул. Может, переждать?» Но ведь там, в балке, его ждет мальчик, один с возом хлеба… И Калмен стегнул лошадь. Она было бросилась в сторону. Калмен пришпорил ее и натянул до отказа поводья.

Подогнув передние ноги, сопя и фыркая, лошадь ступила на плотину. Казалось, что ливень здесь сильнее, чем в степи. Вода внезапно прорвалась. Лошадь встала на дыбы и соскользнула с плотины. У Калмена похолодело сердце. Подняться на плотину было уже невозможно. Лошадь с трудом плыла. Калмен плыл рядом, не выпуская из рук поводья, и чувствовал, что силы его оставляют. Еще миг — и ноги его опустились. Тут он нащупал твердое дно, выпрямился. Вода доходила ему до бороды. Еле двигая ногами, он выбрался наконец на берег. Кобыла, порывисто дыша, вышла вслед за ним. Калмен вновь сел на лошадь. Вскоре он миновал холм и спустился в балку. Вода была лошади по щиколотку.

«Как бы не затопило воз! — встревожился Калмен. — Эх, не догадался я подтянуть его повыше на горку! Но кто мог знать, что будет такой потоп?…» Сквозь туман Калмен различил маленькую фигурку. Иоська бежал ему навстречу, кричал. Калмен Зогот спешился.

Воз стоял уже по самые оси в воде. Калмен сунул руку под брезент. Пшеница была сухой. Он снял с себя сбрую, быстро запряг лошадей и вывел воз на дорогу.

В степи было уже тихо. Еще блистала молния, но ливень прекратился. Внизу, в балке, пенилась и клокотала вода. Лошади медленно переступали, встряхивая мокрыми гривами.

За возом шел Калмен, держа за руку Иоську.

25

Три дня подряд шел не переставая въедливый осенний дождь. Промокли соломенные и камышовые крыши и поредевшая листва деревьев, вода смывала с глиняных стен мазанок синие обводы, во дворах и палисадниках разлились огромные лужи. Дороги развезло, канавы уже не вмещали воду, и, мутная, холодная, она бежала по колеям, наполняла все ямы и выбоины, а на низменных местах стояла целыми озерами.

На хуторской улице и во дворах не видно было ни живой души. Изредка сквозь шум и плеск дождя слышалось тоскливое мычание коров, которые томились в темных, сырых закутах и просились на волю, на выгон, к ставку.

Зоготиха устало облокотилась на подоконник и старалась разглядеть сквозь мутные, заплаканные стекла, что делается во дворе. По стеклам струились ручейки, серое небо нависло над самыми крышами, и казалось, оно никогда не истощится, это хмурое, печальное небо, и до скончания жизни будет лить этот серый, нудный дождь…

— О господи! — Зоготиха горестно вздохнула, протирая ладонью запотевшее стекло. — Где же это сейчас наш отец? И кто его просил тащиться на элеватор? Нет, вечно суется вперед всех…

— Так он же не один, мама, — успокаивал ее Вова, — с ним еще десять подвод.

— Кому от этого легче? Может, все они завязли бог знает где. А тебе, я вижу, и горя мало. Сын называется!

— Скажешь тоже, ей-богу! — досадливо отозвался Вова, шагая из угла в угол. — Ну что я могу сделать? Что? Охать вместе с тобой?

— Сходи хоть в правление, — может, застанешь кого-нибудь, узнаешь…

Вова накинул на голову мешок и вышел. Он и сам сильно беспокоился об отце и о пионерах, которых отправил с обозом, но не хотел выказать своей тревоги перед матерью.

Был еще день, а казалось, что вечереет. Быстро идти нельзя было, ноги увязали и разъезжались в жидкой, холодной грязи. Вова с трудом добрел до колхозного двора. В правлении он никого не нашел, но около конюшни мелькали человеческие фигуры. Подойдя ближе, мальчик увидел Коплдунера, Настю и Додю Бурлака. Мужчины сгребали лопатами навоз, а Настя, то и дело поскальзываясь на мокрой земле, семенила от канавы с полным ведром, — видно, собиралась поить скотину. Вова выхватил у нее ведро и побежал к коровам.

Домой он вернулся поздно. В хате тускло светилась пятилинейная лампочка. Мать сидела у окна с чулком на коленях, прислонившись к косяку, и дремала.

— Мама, мама! — крикнул Вова, тормоша ее за плечи. — Слышишь? Дождя уже нет! Погляди, какой ветер!

— Слава богу, слава богу! — бормотала Зоготиха, просыпаясь. — Да перестань ты меня трясти! На чулок, положи в комод, только спицы не вырони. — И, вытерев концом фартука слипшиеся глаза, она посмотрела в окно.

Вишневые деревца в палисаднике раскачивались и шумели, по небу неслись темные, рваные облака.

… За ночь небо прояснилось, и к утру выглянуло солнце. Хуторяне высыпали во дворы, собирались кучками у заборов. Кто чинил прохудившуюся крышу, кто складывал мокрый кизяк.

В полдень на бугре у окраины хутора показались подводы. Жены возчиков, подобрав подолы, пустились навстречу обозу.

Первым ступил на хуторскую улицу Риклис. Еле удерживая в длинных худых руках вожжи, в закатанных выше колен штанах, он, пошатываясь, шагал рядом с подводой. Лошади плелись, понурив головы.

— Где председатель? Где он, золото наше? — хрипло закричал Риклис, как только увидел спешивших навстречу людей. — Сам небось не поехал, на это у него хватило ума! Риклиса, дурака, послал. Чуть не утопил меня в балке, вместе с конем и телегой… Пусть только попробует еще раз послать, пусть заикнется — я ему покажу…