Шрифт:
ЮРИЙ БУЙДА
Буйда Юрий Васильевич родился в 1954 году в Калининградской области. Закончил Калининградский университет. Автор романов "Дон Домино", "Ермо", "Борис и Глеб", многих повестей и рассказов. Лауреат премии Аполлона Григорьева. Постоянный автор "Нового мира". Живет в Москве.
СТЕПА МАРАТ
Рассказ
Возвращавшийся домой после смены кочегар бумажной фабрики Степа Марат успел выхватить из-под скорого поезда Нату Корабельникову, сам при этом лишившись обеих ног до колен. Женщина хоть и была здорово пьяна, но все же раздобыла
Утром, опохмелившись "мурашкой" - пузырьком муравьиного спирта, вылитого на хлебную горбушку, Ната явилась в больницу просить у Степы прощения.
– Не, - довольным голосом отказал Степан, - ходи непрощенная, так и быть.
– Как же?
– растерялась Ната.
– А с ногами что делать?
– Холодец свари, - приказал Степан.
– Как выпишут, заявлюсь на пузырь под холодец. Сапоги вот жалко: десять лет носил, а все как новые скрипят.
– Больно?
– плаксиво спросила Ната.
– До свадьбы заживет. Я же тебе говорю: приду на холодец. Гони самогон к свадьбе - гульнем. Опять жаль: плясать тебе за двоих придется. Но только чтоб без мышей мне!
Ната согласно закивала, плохо соображая, на каком она свете, и пошла домой ставить брагу.
О прошлом ее никто ничего не знал. Когда она пьяная вывалилась на вокзальный перрон из московского почтово-багажного, то, прежде чем спросить, как называется городок, выплюнула мышь, которую держала во рту двое суток, спасаясь от зубной боли. Она устроилась в городскую прачечную, мужчин почему-то сторонилась, хотя среди женщин, регулярно просыпавшихся в своих постелях рядом с мужьями, вполне сошла бы за свою. Пила она в одиночку. А когда жизнь становилась совсем невмоготу, раздобывала где-то крошечного мышонка и несколько дней носила его за щекой, как леденец.
Степа, получивший прозвище из-за службы на легендарном линкоре, был рослый и чубатый детина, утверждавший, что у настоящего мужика нос, кадык и член должны быть одного размера, - однако ни с одной из жен своих не ужился. "Казацкий закон какой? Кони сыты, бабы биты - это порядок".
– "Ты ж не казак!" - кричала обиженная и разозленная очередная жена. "Нет. Но подраться люблю. Я ведь как дам в морду - в больнице пролежишь столько, сколько другие - в могиле". По праздникам он надевал бескозырку с надписью "Марат" на ленте, белую рубашку с гюйсом, украшенную медалями и орденами, и расклешенные брюки, в каждой штанине которых могли бы уместиться три Стены. Выпивал он редко, но с размахом. На спор с пяти шагов струей мочи попадал точно в горлышко пивной бутылки, наполняя ее доверху в два приема, выждав отстоя пены. После третьего стакана водки свистом останавливал птицу в полете и гасил спичку выстрелом из "кормового орудия". Других талантов за ним не замечалось.
Ната хоть и переживала случившееся и думала часто о Степе, но, конечно, никак не ожидала, что после выписки
– Где холодец?
– строго спросил он.
– Наливай!
– Сейчас, сейчас, - засуетилась Ната.
– Ты вот пока выпей да закуси брусничкой, а я горячего приготовлю...
Научившийся в больнице от скуки задавать медицинские вопросы, Степа опростал стакан, но, прежде чем бросить в рот горсть брусники, поинтересовался:
– От чего ягода? От головы, живота либо от зубов?
– Бабка на базаре говорит, что от почек и от явлений.
– Ну, раз от явлений...
– Степа пожевал бруснику.
– Наливай по новой. И сама прими, чтоб руки не дрожали: сейчас заявление писать будем.
– Куда?
– с ужасом спросила женщина, жалея, что под рукой нет мышонка.
– Чтоб нас расписали мужем и женой, - объяснил Степа.
– Ну!
– И каленым кочегарным басом пропел во всю глотку:
С той же светлою душой
Я стою перед тобой!
Через две недели они стали мужем и женой, а когда Степин старинный приятель осторожно поинтересовался, каково ему теперь, Марат продекламировал с пафосом:
Хорошо тому живется,
У кого одна нога:
И яйцо одно не трется,
И не надо сапога!
И уже без пафоса сказал:
– Мне теперь, Колька, сразу двоих сапог не надо - а ты еще спрашиваешь, хорошо мне или плохо!
Когда же Буяниха однажды заметила, что напрасно Степа старался, спасая от гибели пьяницу, да еще ценой собственного здоровья, Марат сострадательно ответил:
– Завидую твоему аппетиту, подруга: ни одной ложки говна не пропустишь. Не иначе вечно жить хочешь.
После неожиданного замужества Ната пить меньше не стала, и хотя Степан ее об этом не спрашивал, однажды призналась, что напивается от страха перед каждым очередным пассажирским поездом, прибывающим из Москвы.
– Страшный, конечно, город, - согласился Марат.
– Однако до нас пока доедешь, весь страх растрясешь.
– Этот не растрясет, - уныло возразила Ната.
– Только не этот.
Степан внимательно посмотрел на нее, но промолчал.
В тот день, когда пассажир с московского скорого - мягкая шляпа, мягкое улыбчивое лицо, долгополый светлый плащ-пылевик и серые перчатки тонкой кожи на костлявых руках - заявился к ним в дом и Ната тотчас принялась собирать чемодан, Марат сидел на диване и мастерил бумажного голубя.
Наконец Ната щелкнула замками чемодана и со вздохом выпрямилась, не глядя на мужа.
– Садись, - велел он, не отрываясь от дела, - я тебе пока развода не давал.
Из-под мягкой улыбчивой маски молчаливого незнакомца вдруг поперли кости и желваки. Ната сжалась, схватилась за чемодан.
– Иди-ка сюда, шляпа, - поманил приезжего Степан, и когда тот, сжав кулаки, шагнул к дивану, ловко схватил его правой рукой за нос. Спрыгнул на пол и, не выпуская вражьего носа, из которого уже вовсю хлестала кровь, ползком-прыжком дотащил мычащего, невольно опустившегося на четвереньки гостя до двери.
– Жаль, ноги у меня нет, чтоб тебя чин чинарем проводить. Дверь видишь?