Степан Буков
Шрифт:
– Значит, душонка у тебя хилая, как у мыши, людей боишься.
– Сам пойду в милицию.
– А там кто? В милиции бывшие заводские, только что в шинелях.
На цеховом собрании Густов сказал:
– Ну все! Повинился. Ладно. Но на этом не точка. А мы кому повинимся? Проволочно-тянульные станки брак гонят, а бракодел - тот же вор. И надо брак не в вагранку сразу тащить, а как улику против бракодела выставлять в цеху.
Сотруднику наркомата Гаврилову, который посетил завод с целой свитой сопровождающих лиц, Густов сказал хмуро:
–
– Вы все-таки, товарищ, из рамок не выходите, - посоветовал Густову один из сопровождающих.
– А ты мои рамки знаешь? Вон они - весь завод и за забором тоже, со всеми окрестностями.
– Обращаясь к работнику наркомата, добавил: - В силовой котельной мы кирпичи огнеупорные пекли на пробу, не корежатся, не текут. Я их две штуки в посылке отправил товарищу Орджоникидзе.
– Спросил укоризненно: - Что ж ты, Геннадий, когда туго было, догадался на пушечное сало протухшую свинину перетопить, обеспечил артиллеристов. А теперь шарики в голове не вертятся, заржавели.
– Позвольте, - порозовел лицом Гаврилов, - так вы из сто шестнадцатого?
– Хорошо, что номер полка еще помнишь.
– Я вечером к вам обязательно зайду.
– Куда?
– Домой, если пригласите.
– В котельную, а потом что ж, можно и ко мне...
И хотя никакой особой такой властью Платон Егорович не обладал, любое должностное лицо, как бы оно высоко поставлено ни была, чувствовало себя зависимым перед этим твердым, основательным рабочим человеком. Дать указание такому мастеру, постигшему все тонкости своего дела, мог только тот, кто сам, собственноручно познал все эти тонкости. А он, Платон Егорович, мог независимо указывать должностному лицу по линии тех сокровенных знаний, которых он достиг. Над каждым должностным лицом есть еще другие лица, еще более высокие. А среди прокатчиков Густов почитался лучшим. Бог в своем деле. Выше и мастеровитей его пока не было.
На каждом производстве есть свои знаменитые, выдающиеся личности. В мартеновском цехе такой знаменитостью был Ефимов. А кто Ефимов по должности? Ремонтник-каменщик. Но когда он из огнеупорного кирпича возводил свод, по сравнению с этим сводом картинная мозаика могла показаться грубой работой, его кладка огнеупоров выглядела так, будто свод литой либо вырезанный из монолита, гладкий, словно чаша фаянсового купола изнутри.
Должность директора на заводе - самая высокая должность. Но когда Ефимов работал в каменной глубине пещеры мартеновской печи, директор, понимая свою полную зависимость от Ефимова, утром шел сначала не к себе в кабинет, а в мартеновский цех и там, присев у печи, говорил бодро:
– Привет Мартыну Флегонтовичу.
– Здорово!
– гулко отвечала печь.
Директор знал: эта душевная зарядка нужна Ефимову, знал, что это человек мнительный, нервный и, когда расстраивался, даже из-за пустяка, требовал дать ему наряд на самую простую работу. А от ответственной отказывался до тех пор, пока не приходил в норму.
Были на заводе токари высшего разряда, они брезговали брать заготовки из тех, что могли обрабатывать станочники низкого разряда. И хоть это отзывалось на их кармане, выжидали, пока попадут поковки или литье сложных конфигураций, требующих для обработки ума, опыта, выдумки.
Люди эти привередливо и даже иногда кичливо и капризно оберегали свое высокое звание, но понимающий заводской народ считал такое их поведение вполне обоснованным: настоящий мастер должен соблюдать этикет, должен высоко держать свою личную рабочую марку.
Среди подобных сановитых умельцев Платон Егорович Густов пользовался особым уважением. Каждый раз, когда администрация предприятия в жажде шумной славы назначала день рекорда производительности по прокату и обеспечивала все условия Густову, чтобы он этот рекорд побил, тот, убедившись, что все подготовлено для него наилучшим образом, ставил к стану подручного, а сам занимал его место. Говорил, ухмыляясь, начальнику цеха:
– Если б не такое полное обеспечение, ставить Леньку еще погодил бы. А теперь ему в самый раз.
– Щурился насмешливо: - Правильная инициатива нашего руководства, умная. Возможно, теперь Ленька норму и даст.
Директору завода он сказал:
– Кто славу не любит? Я первый обожаю. Но не скороспелую, с одного дня добытую.
– Потом заметил иронически: - Подкинули швеллер катать простого профиля, чтобы только больше пудов металла дать.
– По весу показатели.
– Тогда Леньку после смены на склад свожу: если он больше меня на весах тянет, пусть останется прокатчиком, а я при нем подручным останусь...
На старом стане Густов изо дня в день давал полторы нормы проката сложных профилей - не больше и не меньше. И ни одной штуки, прожеванной вальцами, скрученной, сваленной на брак у стены цеха.
Уходя после смены, Густов всегда искоса бросал тревожный взгляд туда, куда сваливали брак, хотя твердо помнил счет прокатным штукам. Как все истинные мастера, он был мнителен. И окончательное душевное спокойствие обретал только тогда, когда видел, что вагонетка под скрап укатывала от его стана пустой.
XII
Среди пассажиров вагона, в котором оказались сержант Люда Густова и политрук Зоя Каренина, военных было мало.
Точнее, были военные, но демобилизованные после госпиталя или вызванные с фронта на работу по гражданским специальностям.
Демобилизованные по инвалидности тщательно сохраняли свое армейское обличье, держались своей компании. Проводницы относились к ним с подчеркнутым вниманием. Помощник военного коменданта пришел самолично проверить, чтобы все они были обеспечены нижними полками, сказал: