Степан Разин
Шрифт:
— Тебе что за нужда? Знал бы ты свое дело да лежал бы на своем месте!
Хлопуша пошел к Творогову. По дороге его еще больше удивило то, что некоторые казаки, яицкие и илецкие, готовят возы, укладывают на них вещи.
— Что это значит?
— А это те казаки, — отвечал ему Творогов, пряча глаза, — что приехали из своих мест за хлебом и теперь собираются домой. Я с ними жену свою отпускаю. А ты поди и распусти свою команду.
Соколов пошел исполнять приказание. Между тем в лагере нарастало беспокойство. Некоторые из яицких казаков начали подумывать о том, чтобы спасти свою жизнь, — ясно было, что каратели вот-вот придут
— Я поеду в Оренбург и там расскажу. А между тем не можно ли его (Пугачева. — В. Б.) связать?
— Поезжай и предстательствуй за нас всех, чтобы помиловали, а мы постараемся его связать.
Как видно, некоторые из казаков, пошедших за Пугачевым, готовы были выдать его, как только над ними нависла серьезная опасность. Смотрели они на подобные вещи довольно просто. Как мы не раз могли убедиться выше, многие представители правительственного лагеря делали то же самое, когда дело доходило до виселицы, — переходили на сторону Пугачева. Конечно, не все. Но и среди пугачевцев далеко не все так легко шли на измену — многие и многие сражались до конца, умирали в сражениях и застенках, оставались верными Пугачеву.
Шигаева смущало, что их, заговорщиков, мало:
— Как нам это одним делать можно! Хорошо, есть ли бы много нас согласилось.
— Уже четыре человека знают, — заверил Бородин. — Я с ними говорил.
— Так поезжай и уговаривай других.
Григорий, переговорив еще кое с кем, уехал в Оренбург. Но на следующий день все стало известно Пугачеву — некоторые из тех, с кем вел переговоры Бородин (в том числе старшины), рассказали ему обо всем. Разгневанный Емельян приказал немедленно его повесить, но того и след простыл.
Тогда же, 23 марта, рано утром, у Пугачева собрались ближайшие сподвижники — Шигаев, Витошнов, Чумаков, Творогов, Падуров, Коновалов. Он рассказал им, ничего не скрывая, о тяжком поражении. Обвел всех глазами:
— Что делать? Как вы рассудите, детушки: куда нам теперь идти?
— Мы, — растерянно отвечали они, — не знаем.
— Я думаю, что нам способно теперь пробраться степью, через Переволоцкую крепость, в Яицкий городок. Там, взяв крепость, можем укрепиться и защищаться от поиска войск.
— Власть ваша! Куда хотите. А куда вы, туда и мы.
— Поедем лучше, Ваше величество, — сказал Творогов, — под Уфу к графу Чернышеву. А если там не удастся, то будем близко Башкирии и там можем найти спасение.
— Не лучше ли, — продолжал настаивать Пугачев, — нам убираться на Яик, ибо там близко Гурьев городок, в коем еще много хлеба оставлено, и город весьма крепок.
— Пойдем, — поддержал его Шигаев, — в обход но Яик через Сорочинскую крепость.
Решив так, стали искать провожатого. Пугачев послал за Хлопушей. Когда тот вошел во «дворец», спросил его:
— Ты шатался много по степям, так не знаешь ли дороги Общим Сыртом, чтобы пройти на Яик?
— Этого тракта я не знаю.
— Тут есть хутора Тимофея Падурова, — заметил Творогов, — и он должен знать дорогу.
По тот,
— Ты здешний житель. Сыщи ты мне такого вожака, который бы знал здешние места.
— Вчера приехал оттуда казак Репин и сказывал, что там дорога есть.
Репина разыскали и приказали вести войско. Но в него включили далеко не всех, а только «доброконных». Остальным же, в большинстве плохо вооруженным крестьянам, другим людям, то есть пехоте (а таких набралось в Берде уже 20—25 тысяч человек!), Пугачев приказал расходиться — «кто куда хочет». Так казаки, Пугачев в том числе, смотрели на «мужиков» — в военном деле, особенно в такой чрезвычайной обстановке, которая сложилась в те дни, они были неопытны, малоподвижны. Уходить же от карателей можно было только с конницей.
Шигаев начал по приказу Пугачева раздавать деньги из казны. Едва только открыли бочки с вином, началась свалка, и Пугачев приказал выбивать днища из бочек — вино потекло рекой по улицам. Многие укладывали пожитки на возы, по слободе во все стороны двигались люди. Некоторые, следуя примеру Бородина, бежали в Оренбург. Но караульные задерживали их, и «тут, по словам Хлопуши, кто вознамерился бежать, множество переколото».
Пугачев с двумя тысячами человек и 10 пушками вышел из Берды, оставив в ней все припасы, остальные пушки, провиант, деньги. Направились к Переволоцкой. А из слободы расходились в разные стороны повстанцы, многие (до 5 тысяч) явились с повинной в Оренбург. После полудня 23 марта в слободу прибыла 8-я легкая полевая команда секунд-майора Зубова (600 человек) из Оренбурга. Ее сопровождала огромная толпа оренбургских обывателей — они шли сюда в первую очередь в поисках продовольствия. В руки властен попало до 50 орудий с припасами, 17 бочек медных денег. Городские жители тащили все, что под руку попадется, — продовольствие, имущество. В Оренбурге быстро понизились цены на хлеб. Утром 24 марта Рейнсдорп принимал уже посланца Голицына с известием о победе над Пугачевым под Татищевой. Затем привезли пленного Хлопушу. Отпущенный Пугачевым, он решил проводить в Сакмару жену и сына. По дороге туда заехал в Каргалу. Встретил здесь полковника Мусу Алеева, спросил его:
— Поедешь ли за Пугачевым?
— Видишь, брат, дело паше худо. И ты собирайся куда глаза глядят. А я своего полка не пустил ни одного татарина, и все они дома.
Каргалинские татары, как и многие другие, колебались, думали о том, как избежать наказания. Местный старшина, узнав о Хлопуше, арестовал его п отправил к губернатору; жену и сына оставил в слободе.
Шестимесячная осада Оренбурга закончилась. Императрица освободила его жителей на два года от подушной подати, на нужды города велела оставить годовой сбор от откупа. Рейисдорп же получил орден святого Александра Невского и 15 тысяч «на покупку лент и звезд».
Пугачев с остатками войска двигался к Переволоцкой, через которую шли дороги из Яицкого и Илецкого городков. Голицын, узнав о движении восставших, приказал войскам занять эту и соседние крепости в верховьях реки Самары, на запад от Оренбурга. Это и было сделано.
Пугачев в ночь на 24 марта остановился на хуторе казака Репина, своего провожатого. Утром пошли к хутору Углицкого. Но на подходе к нему увидели человек 30 лыжников — это была разведка подполковника Бедряги. Пугачев понял, что путь перекрыт: