Степанида и 7 женихов
Шрифт:
— В разговоре с матерью ты сказал, что урод и поэтому от меня отказываешься. Что это значит? Не шрам ведь имел ввиду?
— Нет, я не так сказал. Я сказал «монстр», имея ввиду звериную сущность, — ответил, отвернув голову.
— Может быть. Наверное я неправильно поняла, решив, что ты говорил о внешности. Но даже если так, почему передумал? Ты же не перестал был медведем?
— Нет, увы не перестал, — сказал горько.
— Ты… не рад, что медведь? — Степанида спросила это самым мягким тоном, на какой была
— Не рад? — лесник повернулся к ней лицом, — я ненавижу эту часть себя! — сказал, как плюнул, — вся моя жизнь пошла кувырком с тех пор!
— Но… почему? Это после нападения медведя? Я правильно поняла, ты не с рождения им был? — Степанида протянула через стол руку, словно хотела коснуться его, но не дотянулась и убрала, засунув под стол, засмущавшись собственного порыва. Медведь заметил это. Встал с места, перетащил стул почти впритык к ее стулу и сел, касаясь своими коленями ее. Сграбастал ладони в свои, довольно оскалился. И только тогда ответил:
— Ты права, я стал медведем по воле несчастного случая в зрелом возрасте. У меня тогда уже был Никита.
— А почему он на тебя напал? Разве не ты хозяин леса, царь зверей?
— Царь зверей — лев! — улыбнулся лесник, — а я просто… э-э-э, пусть будет местный управленец, — но ты права, медведь не должен был на меня напасть, это недоразумение, — улыбка слишком быстро сползла с его лица, Степанида даже не успела на нее налюбоваться.
— И ты заразился и стал оборотником?
— Приблизительно так.
— А как это выражается? В полнолуние ты превращаешься в медведя и идешь громить пчелиные дупла? — женщина мягко улыбнулась, желая немного расслабить его, а то ее ладони в его захвате едва не трещали.
— Давай о медвежьей сущности расскажу в следующий раз, а? Не хочу пугать сразу, — хватка ослабла и он пальцами легонько провел по внутренней стороне ладони, посылая мурашки бегать по всему ее телу.
— Л-ладно. Тогда расскажи от чего передумал.
В ответ мужик что-то нечленораздельное буркнул, но ответил.
— Медведь не позволил. Он сказал — ты его пара, — и глаза опустил.
— Медведь? То есть меня выбрал зверь, а человек отказался? — Степка вырвала ладони и скрестила руки перед собой, — м-да…
— Что, «м-да»? — глянул хмуро, — что ты поняла своей милой головкой?
— Поняла, что тебе, человеку — не нужна. Передумать звериные инстинкты вынудили! — ответила обижено.
— Ничего ты не знаешь! — рявкнул и вскочил с места, — ничего не знаешь!
— А ты расскажи! — крикнула в ответ. Мужчина развернул ее вместе со стулом, положил руку по обе стороны, уперев стол, склонился к самому лицу и прорычал:
— Я хотел и хочу тебя до боли! И это продолжается не один год, не два! А двадцать! Целых двадцать лет меня ломает!
— Да как так??? Ты не видел меня до этого ни разу!
— Видел! — сказал и отвернулся.
— Вроде, я точно не помню. Но бабушку не видела никогда, это правда.
— Мне тогда было двадцать три. На руках малолетний сын, а ты совсем соплячка. Сколько тебе было? Восемь, девять? — и не дожидаясь ответа продолжил, — я понял сразу, что ты следующая Слагалица, но еще не знал, что моя…
— Двадцать два года назад мне было десять…
— Тогда, я не обратил на тебя внимания, как на женщину. Но видел не раз. Заходил в гости к деду, разве не помнишь? Мы с ним рыбачили часто, на охоту ходили.
— Н-не помню, прости, — ответила растеряно, она вообще слабо помнила тот период жизни. Какие-то мелочи, деда, его стряпню, братьев и сестер двоюродных, совместные игры. Но никак не лесника.
— Но потом ты подросла. Приехала на лето из города и меня, как молнией шибануло. У тебя же тогда месячные начались, да? — и развернулся к Степаниде лицом.
— Ч-что? — женщина залилась краской и выпучила глаза.
— Месячные, говорю, у тебя в тот год начались. Созрела ты. Вот и почувствовал я тягу в первый раз.
— Н-незнаю, — пролепетала Степанида.
— Не знаешь когда месячные начались? — хмыкнул лесник.
— Знаю! Э-э-э… слушай, это-то здесь причем???
— При том, что когда ты стала половозрелой, я это почувствовал. Тогда все изменилось. И ты изменилась. Перестала быть для меня ребенком.
— Эй! Мне тогда было всего лишь двенадцать! — подлая краска никак не хотела сходить с лица.
— А что это меняло? Я же не преследовал тебя, не домогался. Спокойно ждал своего часа. Хотя, какой там спокойно! — и опять отвернулся, нахмурившись, — так вот… с того момента моя жизнь стала… сложной. Не было дня, чтоб я не думал о тебе. Ты не представляешь, какая это мука, знать что ты моя и не иметь возможности приблизиться, дотронуться, поцеловать. Думаешь, тело хотело слушать доводы о твоем возрасте? И что надо подождать хотя бы до восемнадцати?
— Подожди, но почему ты решил, что я твоя? Это медведя ко мне тянуло?
— Нет! — выкрикнул, — медведя тогда и в помине не было, — добавил тише, — я уже тогда знал, что стал одним из семи твоих женихов.
— Хм, я думала, что женихи появились только несколько дней назад, когда я только вернулась в село, — пролепетала, пытаясь обдумать услышанное.
— Они были всегда, просто ты с ними не встречалась до этого. Не время было. Видимо пора пришла только теперь.
— Ужас какой. Мне очень жаль, что ты мучился эти годы, — женщина подошла к леснику и стала рядом, глядя вместе с ним на лес, — но почему ты не нашел меня раньше? В восемнадцать, двадцать, когда мне уже было… можно?