Степные боги
Шрифт:
Белое платье, которое за ночь сварганила для нее тетка Наталья, сначала стесняло Петькину мамку. Ей казалось, что белое – это слишком. В белом она не ходила даже в те времена, когда учительница Анна Николаевна ласково смотрела на нее из-за своего стола и говорила: «А сейчас Нюра Чижова почитает нам стихотворение». Однако теперь, когда все неожиданно сгрудились кучей вокруг стола и начали выяснять – кто пьет, кто не пьет и кто вместо кого выпьет два раза, она вдруг заметила, с каким интересом посматривают на нее танкисты, и поняла, что Петька был прав и что художник Самохвалов не зря нарядил в белое своих физкультурниц.
– А вас, извините, как зовут? – спросил ее майор Баландин. – А то ваш пацан ведь нам ничего не сказал… И почему вы это… Ходите босиком?
Лицо и вообще весь череп у него при этом то ли от виски, то ли от смущения слегка порозовел.
– Я? – смутилась она вслед за ним и немедленно прикрыла левой ладонью горло. – Меня Чижова Нюра зовут.
– Тоже, глядь, как японцы! – захохотала тетка Алена. – Имя задом наперед говорит. Сидела бы дома, клуша, со своим выблядком.
Петька быстро посмотрел на стол в поисках чего-нибудь, что можно было швырнуть ей в рожу, но тут вмешался старший лейтенант Одинцов.
– А платье у вас такое откуда? Довоенное?
Он, в общем-то, не хотел ни о чем спрашивать Петькину мамку, а если даже и хотел, то совсем не об этом, но ему вдруг стало так стыдно за приведенную им тетку Алену, что он задал первый вопрос, который пришел ему в голову.
– Платье? – растерянно переспросила она. – Это Михайлова тетка Наталья пошила…
– Очень красивое, – неестественным голосом сказал Одинцов и посмотрел на тетку Алену.
Увидев, какими глазами смотрит на нее старший лейтенант, та не то чтобы вся обомлела – она просто готова была разорвать эту Нюру Чижову на мелкие кусочки.
«Да как же так? – думала она. – Что же это такое?»
Нюрка была для нее до такой степени не человек, что ей вообще было непонятно, кому она здесь нужна. А теперь выходило, что эту висельницу замызганную поставили не только вровень с нею, но даже выше ее. И главное – кто? Офицеры! В то время как сама она за всю войну никому старше по званию, чем ефрейтор, дать не смогла. И рожи у этих кобелей во время разговора с ней ни разу от смущения не покраснели. Сохраняли устойчивый естественный цвет.
Нет, надо было срочно что-то предпринимать.
– А у меня зато сегодня день рождения, – с вызовом сказала тетка Алена, как будто этот только что придуманный ею факт мог отменить роскошное белое платье, белые носки и белые туфли, которые Петькина мамка держала теперь в правой руке, опасаясь пропажи взятого в долг имущества.
* * *
Расплачиваться за вранье тетки Алены пришлось майору Баландину. До этого он еще надеялся припрятать для себя лично хотя бы пару бутылок, но, услышав про день рождения, экипажи немедленно потребовали «по второй», и у Баландина не осталось пространства для командирского маневра.
– За прекрасных дам! – кричали танкисты. – За победу! Даешь империалистический самогон! Ур-р-ра! С днем рожденья!
Через десять минут все, уже пустые, бутылки перекочевали под стол. Последнюю манерно убрала туда тетка Алена.
В расположении батальона царило веселье.
Петька, который знал, что никакого дня рождения нет, все равно поддался общему настроению и перепрыгивал с танка на танк, корчил рожи, кривлялся, а потом даже полез вместе со всеми на склон оврага за багульником для тетки Алены. Он, правда, предупредил захмелевших танкистов, что багульник давно отцвел, но тем было весело, и они наломали огромную охапку прутьев без всяких цветов.
– Мне Васька Геласимов про этот багульник рассказывал, – нетрезво повторял один из них. – Васька Геласимов… Помните его, мужики? Он же из этих мест… Я еще в Польше решил обязательно посмотреть на этот его багульник. Все уши, зараза, мне прожужжал… Васю Геласимова помните, мужики? Три дня до победы не дожил… В Берлине схоронили, помните?
Возвращаясь к навесу впереди сильно отставших танкистов, Петька еще издали увидел, что майор сидит за столом рядом с его мамкой и о чем-то с ней говорит. Впрочем, говорил он по большей части не с ней, а в ее сторону, потому что Петькина мамка смотрела куда-то вбок, изредка кивала и задумчиво проводила пальцем по белым туфлям, которые стояли перед ней на столе. Одинцов с теткой Аленой без всякой музыки танцевали рядом с навесом.
«Слиплись», – мрачно подумал Петька.
Танкисты шумно вручили раскрасневшейся от счастья тетке Алене огромный, но сильно ободранный веник, а после этого пошли убирать из своих башен американский солидол. Петька остался под навесом.
Через минуту он заскучал.
– А какой самый большой снаряд у танка? – дернул он майора за рукав.
– Тебе зачем? – спросил тот, не поворачиваясь к нему и продолжая глядеть на его мамку.
– Ну вот, думаю, взорвет «тридцатьчетверка» целый дом или нет?
– Смотря какой дом. Фугасным, может, взорвет.
– А два дома?
– И два дома взорвет.
– А целый город?
– Слушай, – майор повернулся к Петьке. – Ты чего такой кровожадный? Иди поиграй.
Но Петька не унимался.
– А бывает такой снаряд, чтобы взорвать луну?
Майор вздохнул и пожал плечами:
– Пушек таких нету.
– А если бомбу на самолете отвезти?
– Не долетит. Да и зачем?
– А всю Землю взорвать можно? Бывает такой снаряд?
Майор помолчал, внимательно глядя на Петьку, а потом качнул своей большой головой:
– На фига тебе Землю взрывать? – наконец сказал он. – Мы-то где будем?
* * *
Через пять минут Петька снова дернул майора за рукав:
– А про свои ордена расскажите.
Баландин замолчал, вздохнул и снова повернулся к нему.
– Может, потом? – сказал он.
Но Петька был неумолим.
– Потом суп с котом.
– Вот, брат, какой ты настырный, – вздохнул майор. – Ну, ладно. Тебе про какой рассказать?
– Про все.
Баландин немного подумал и улыбнулся.