Степные боги
Шрифт:
– Точно, – поддакнула тетка Алена. – У нас вон девка одна еще до войны работала там учетчицей, когда беременная была. Так теперь пацан у нее помирает. Вылечить нет никакой возможности. Просто ужас.
Петька вспомнил бабку Потапиху, ее пироги и свисающую с кровати Валеркину руку.
– Суеверия, – хмыкнул Баландин.
– Возможно. Но то, что японцы на шахтах мрут, – это факт. И ни один врач не может установить причину. Заразы вроде никакой нет.
– А этот их Муганага?
– Миянага.
– Да мне все равно. Он чего говорит?
– Он вообще-то не особенно говорит. Понимает вроде по-русски, но сам сказать может не больше двух слов. Он чаще поет.
– Поет? – удивился Баландин.
– Ну да. Видимо, так русский язык учит. Охранники по вечерам в казарме поют, а он слушает. Я несколько раз его у них под окном заставал. Только сам он поет очень странно. Букву «л» не выговаривает.
– Смешно. И что поет?
– Разное. Но чаще всего «Эх, дороги».
При этих словах старшего лейтенанта майор Баландин неожиданно изменился в лице, вздохнул и как будто о чем-то вспомнил.
– Хорошая песня, – сказал он, помолчав.
Потом опер тяжелую голову на кулак, прикрыл глаза и негромко запел таким голосом, от которого у Петьки по спине побежали мурашки:
– Знать не можешь доли своей. Может, крылья сложишь посреди степей…Пропев эти две строчки, он опять замолчал, и за столом некоторое время стояла тишина. Слышно было только, как смеются танкисты возле своих машин.
– Брат у меня эту песню любил, – наконец заговорил майор. – В степи тут у вас воевал на истребителе… А вот крылья сложил в Будапеште…
Майор помолчал еще немного, потом снова вздохнул, обвел всех взглядом и улыбнулся:
– Да, старшой, интересный у тебя японец…
Он хотел сказать еще что-то, но в этот момент в соседнем танке раздался пронзительный крик:
– Стой, стой! Хорош! Замри! Не толкай дальше!
Баландин вскочил из-за стола и бросился к танку.
– Отставить! – закричал он. – Немедленно прекратить!
Танкисты и техники с длинными шестами в руках замерли на месте. Майор вскочил на броню, продолжая напряженно вытягивать руку в сторону своих подчиненных, которые и без того уже стояли, не шевелясь, рядом с торчавшим из ствола шестом.
– Не двигаться, – на всякий случай еще раз предупредил их Баландин и заглянул в командирский люк.
Петька с бьющимся, как у воробья, сердцем вылетел из-за спины тетки Алены и тоже скакнул на броню.
– Куда?!! – сжав зубы, зашипел майор. – Назад!
Подбежавший старший лейтенант сгреб Петьку в охапку и отскочил с ним подальше в сторону.
– Дурак, что ли! – пробормотал он Петьке на ухо сдавленным голосом. – Чужая ведь техника. Неизвестно, чего там у них…
– Держи его! – крикнул Одинцову майор Баландин. – Отойди с ним подальше! И женщин отсюда уводи!
Затем он снова склонился над люком, но в ту же секунду отпрянул, потому что оттуда вдруг вынырнула перепачканная в смазке голова одного из танкистов.
– Я же говорил, не толкай, – расстроенно сказал тот, не замечая позади себя командира и показывая притихшим товарищам горлышко от разбитой бутылки. – В стволе была. Прямо в этом их солидоле. Подарок от американских рабочих.
Баландин выхватил у него из руки осколок, понюхал его и расплылся в широченной улыбке:
– Виски, мужики. Американская самогонка.
Затем выпрямился во весь рост и закричал в сторону остальных танков:
– Стой! Отставить чистить стволы! Отставить!
* * *
Через полчаса на столе под навесом стояло около десятка бутылок с иностранными этикетками, а личный состав танкового батальона толпился чуть в отдалении, не решаясь нарушить субординацию и в то же время не находя в себе сил разойтись. Один только младший сержант, первым обнаруживший виски, получил разрешение майора приблизиться к странным квадратным бутылкам – и то лишь для того, чтобы стереть с них необыкновенно вонючий американский солидол.
– Да ты не сильно старайся, – говорил Баландин младшему сержанту. – Донышко-то зачем трешь?
– А пятна на столе останутся, товарищ майор? Нам еще здесь пищу принимать неизвестно сколько времени. Вонять будет.
– Хорош, я тебе сказал. Горлышки протри – и нормально.
Баландин посмотрел в сторону своих танкистов и развел руками:
– Ну, чего уставились? Самогона не видели?
– Если бы самогона, – протянул один из механиков. – А это ж американский продукт, товарищ майор. Европа!
– Сам ты Европа, – махнул на него рукой Баландин. – В Германии, что ли, этих американцев не насмотрелся?
– Так, американцы-то – это одно, а самогон ихний – это уже совсем другое… Может, разрешите на пробу грамм хотя бы по пятьдесят? А, товарищ майор? А то воюешь-воюешь, а виски этого ихнего так и не попробуешь. Все только спирт да спирт. Срамота одна. Ну что мы, скоты, что ли, какие-нибудь?
Баландин, который хотел заныкать редкий продукт до лучших времен и для подарков знакомым связисткам в штабе дивизии, оглядел ждущих его решения танкистов, прищурился, подмигнул Петьке и со смехом сказал:
– Ладно. Но только по пятьдесят. И уберите говно из башен.
Петькина мамка к этому времени уже освоилась среди военных. Переполох вокруг танка и начавшееся после него веселье развлекли ее, и она уже с любопытством посматривала по сторонам. Заговорить с кем-нибудь она, конечно, еще не решалась, но про темную полосу у себя на шее почти забыла. Время от времени она даже убирала левую руку со своего горла, и тогда вдвоем с Петькой они становились весьма странной парой – словно кто-то повязал им на шею по черной ленточке. Только у Петьки на его бесконечно счастливом лице были еще две большие ссадины и синяк.