Степные волки
Шрифт:
— Ваше Сиятельство, — к нему наклонился его камердинер, а заодно, и распорядитель по всем забавам герцога, виконт Штриль. — Кого из придворных дам вы желаете видеть этой ночью у себя в опочивальне?
— Никого, Штриль, — поморщился герцог. — Сегодня мне необходим здоровый сон. Может быть завтра…
— Понимаю, — угодливо кивнул виконт и, слегка взяв герцога под локоть, произнес: — Позвольте вам помочь, Ваше Сиятельство.
— Не стоит, — Конрад стряхнул руку Штриля. — Я еще не настолько немощен, виконт.
— Простите, милорд, — склонился в изящном полупоклоне камердинер и его крысиные
Герцог прошел в свою шикарную опочивальню, где его уже ждали массажисты и врачи-косметологи. Конрад Третий поморщился и, взмахнув рукой, устало произнес:
— Массажисты вон. Врачам только минимальный объем процедур.
Массажисты, два миловидных молодых человека, тут же вышли, а к герцогу подскочили слуги и помогли раздеться. Конрад лег на кровать и к нему моментально подскочили косметологи. Ему на лицо накинули маску из тончайшего льна, пропитанную драгоценнейшим маслом криапса. На его тело надели рубашку, а на руки и ноги, чулки, пропитанные все тем же маслом, по слухам, исцеляющим любые болезни и заживляющим старые раны. Герцог сильно надеялся, что это правда, и терпел неприятные процедуры каждый вечер.
Наконец, все процедуры были проделаны. Слуги и врачи-косметологи, задувая свечи, покинули опочивальню герцога, и он остался один. Сон пришел сразу, как встарь, во времена военных походов, только смежил веки и уже спишь.
Проснулся герцог резко и неожиданно, сразу, без переходов, так же как и заснул. Что-то было не так вокруг, вроде как все тоже самое, но присутствовало и что-то чужое. Конрад тихо, стараясь не шуметь простынями, засунул руку под подушку и вынул из под нее тяжелый длинный кинжал, свою верную мизеркордию, верой и правдой служившую ему долгие годы.
— Кто здесь? — крикнул он в темноту.
Тишина ничем кроме его окрика не нарушилась, и он, скинув с лица лечебную маску, крикнул громче:
— Стража, ко мне!
И вновь тишина, и никто не торопится на помощь герцогу, а тем временем, темнота сгустилась в одном из углов опочивальни, и казалось, что протяни руку перед собой, в эту черноту, и ты наткнешься на преграду. Дрожащей рукой, герцог нащупал на столике, стоящем рядом, поджиг, механическую игрушку-диковину, созданную далеко за морем. Клацнув колесиком, подпалил его фитиль и зажег все три свечи, что были в канделябре на столике. Неровный желтоватый свет озарил опочивальню и только в одном из углов, тьма сгущалась все сильней, и свет не мог ее пробить.
— Кто здесь? — снова повторил герцог.
Клок тьмы, вдруг прянул к нему, и остановился возле самой кровати, зависнув между полом и потолком. Герцог Конрад трусом никогда не был, но то, что пришло сегодня к нему в гости, не было чем-то живым, а значит, что его кинжал, сегодня ему вряд-ли поможет. Сердце бешенно стучало, грозясь выпрыгнуть из груди, но тем не менее, он собрался с силами и выставил кинжал перед собой, как последнюю преграду между ним и непонятной чернотой. Все что он сейчас мог сделать, так это молиться богам-прародителям, но в этом он никогда силен не был, и пересохшими губами, Конрад зашептал единственную молитву какую знал:
— О, Великий наш прародитель и заступник, бог Белгор. Отомкни Врата Небесные, помоги потомку твоему. Напитай тело и душу мои силой своей. И выйдя из меня, да разрушат силы эти, все зло замысленное против меня, и сокрушат коварство недругов моих. И обратится зло против зла, на врагов моих. Славься Белгор, и да и не забудем мы предка своего. Слава!
Прошептав молитву, герцог немного успокоился, кусок тьмы повисший в неподвижности, ничем не угрожал ему, и он, в полной тишине громко спросил:
— Кто ты или что? Отвечай!
Тьма зашевелилась и в ней проступило скуластое лицо, которое, герцог тщетно пытался забыть уже десять лет.
— Булан, ты? — изумленно вскрикнул герцог и уронил свой кинжал.
Лицо в клочке тьмы исказилось гримасой и раздался голос:
— Ты предал меня, Конрад, а ведь ты, меня братом своим называл. Пришло твое время, герцог Штангордский. Ты не представляешь, как я умирал, в каких муках корчился, и что я отдал за то, чтобы в твой последний час, посмотреть в твои глаза.
— Меня принудили, — вскричал Конрад Третий. — Рахдоны захватили мою семью и я отослал тебя в ловушку. Все еще можно исправить, ведь есть же дети. Мы растим их, холим и воспитываем. Они вырастут и смогут перебороть рахдонское колдовство. Дай мне шанс, Булан.
— Нет, Конрад, — голос призрака был печален. — Это не в моих силах. Кроме меня, тебя прокляли все те, кого ты выдал рахдонам на смерть. Их тысячи, многие тысячи женщин и детей, которых принесли в жертву Ягве. Алтари несколько дней подряд не высыхали от крови, и каждый из тех, кто там умирал, проклял тебя и весь твой род, но все еще сильна была твоя удача, но и она иссякла. Понимаю, почему ты прикарманил себе всю казну дромов, понимаю, зачем ты выдал меня, но ведь никто не заставлял тебя выдавать на смерть беженцев. Ты спас своего сына и жену, но погубил свой народ. Твоя жена понимала, какой ценой она осталась жива, а потому, и угасла как свеча, прикрывая твое клятвопреступление своей жизнью.
Герцог скатился с кровати и, став на колени перед духом давно умершего главы рода Воителей, прошептал:
— Дети, ведь есть же дети. Пусть это зачтется мне. Булан, есть возможность что-то исправить. Я должен жить.
— Дети, — призрак горько засмеялся. — Их была почти тысяча, а осталось чуть больше сотни. У них свой путь и как они его пройдут, зависит только от них самих. Пусть, они уже многое прошли: испытали холод, голод, унижения, а впереди, их ждет еще больше. Никто из богов не будет помогать им впрямую, ибо не ведают они богов, ни своих, ни чужих. Они принесут гибель твоему народу или спасение. Тебе осталось жить всего один час, распорядись им с умом. Все, что я хотел тебе сказать, сказано, а время мое в мире живых, ограничено. Прощай, Конрад.
Призрак Булана, все той же темной кляксой, скользнул в угол из которого вышел в мир живых, раздался резкий хлопок воздуха и он исчез. Герцог Конрад упал на пол и кулаки его, бессильно ударяли в бездушные камни, покрытые толстыми восточными коврами. Он поднял голову к потолку и прокричал:
— Боги! За что? Пусть я виновен, так покарайте меня одного. Почему должен погибнуть мой народ и моя кровь?
Ответа ему не было, а в опочивальню, с обнаженным оружием в руках, влетели стражники, охранявшие покой герцога за дверьми.