Стерва побеждает обстоятельства. Как извлечь пользу из неудач

Ципоркина Инесса Владимировна

Глава 6. Нетерпение вредит вашему здоровью

Нередко бывает так, что в поисках себя можно заблудиться и зайти так далеко, что даже народный герой Иван Сусанин покажется вполне пристойным гидом отечественного турагенства. Необоримое желание принять незамедлительные меры по улучшению себя, любимой, плюс энтузиазм, минус здравый смысл дает удивительные результаты. Попытка уйти от одних неприятностей, ввергая себя в пучину еще больших проблем, не такая уж редкая практика между нами, девочками. Потом еще некоторые усилия уйдут на то, чтобы себя убедить в том, что все это было необходимо и приятно — и дело в шляпе. Можно делиться лапшей с ушей с окружающими, взахлеб рассказывая, как ты познала жизнь.

Итак, жила была Женечка. Милая девочка: волосики русые, глазки круглые, носик — кнопочкой, ножки толстоватые.

Родителям хлопот не доставляла. Совершенствовала свой внутренний мир и духовный облик. Ходила в музыкальную школу и много читала. А еще Жене всегда было скучно. Сверстников она слегка презирала, а взрослый мир для нее был закрыт. «Вот поступлю в институт — и тогда!» — думала она. Ей казалось, что стоит переменить среду обитания, и все пойдет по-другому. Сейчас на нее вообще мало кто обращает внимание, но в другой среде ее оценят и начнут ею восхищаться. Надежды, возлагаемые на музыкальную школу, не оправдались — Рихтер из нее получиться не мог. После поступления в институт ее жизнь мало изменилась. Женя судорожно думала, как ей выделиться. Тогда Женя решила писать. Творческие личности, рассуждала она, всегда привлекают всеобщее внимание. К тому же пишущие люди более интеллектуально развиты.

Женя записалась в литературную студию, рассчитывая найти там свой круг. Но и с литературным поприщем возникли проблемы. Тусовка оказалась не просто так себе, а хуже не придумаешь. Самонадеянные юнцы лет двадцати и слегка за, твердо решившие «пасти народы». Престарелые графоманы, начитанные и безнадежно вторичные, по-собачьи верные своим литературным кумирам в собственных опусах. Постоянно взвинченные девицы, надсадно смакующие свой сексуальный опыт. Потасканные тетки в летах, пишущие многоактные психологические драмы. Наркоманы обоего пола, протоколирующие свои глюки на бумаге. И концептуалисты. Те были вроде в здравом уме, но с каким-то садистским упорством составляли из слов бессмысленные и неудобоваримые фразы не менее семидесяти сантиметров длиной. Самым нормальным из всех был руководитель студии — Василиваныч. Это был писатель средней руки, в меру пьющий мужик лет пятидесяти, спокойный, как психиатр на сеансе. Он ничему не удивлялся, со всеми был вежлив, а если из его подопечных кто-то сильно расходился, Василиваныч разражался пространными монологами на общие литературные темы и глаголил до тех пор, пока представитель «буйных» не скисал от безысходности вставить хоть слово.

Поскольку Женины творческие порывы ни к чему не приводили: стиля своего не было, да и писать ей было не о чем, Василиваныч, щадя ее за старательность и неиспорченность, предлагал ей заняться журналистикой. Там есть задание, тема, можно хорошо набить руку, успешно писать и неплохо подрабатывать. Обещал представить в паре-тройке редакций. Но от его предложений веяло такой рутиной, а покорение литературных Олимпов отодвигалось так далеко за туманы и времена, что Женя злилась и обливала слезами подушку в ночи. Ее доканывал сакраментальный русский вопрос, вот уже полтора века беспокоивший в основном нигилистов разного пошиба: «Что делать?» О чем ей писать, когда в ее жизни ничего не происходит? Не было у нее бурных романов, свиданий под луной, даже в метро к ней никто никогда не прижимался. Но сексом сегодня никого не удивишь, только если особо извращенным. Но особо извращенным — боязно и непрестижно. Нужно что-то более экзальтированное и стильное. Чтоб большие выразительные глаза, впалые щеки и зябко кутаться в меха. Правда, средств на меха ни у Жени, ни у ее родителей не было. Но образ богемного эфирного созданья гвоздем засел в голове. А к нему подтянулось и ключевое понятие — худоба. «Точно, — обрадовалась Женя, — перестану есть, начну худеть, стану изысканной, начну нравиться. А еще буду записывать свои ощущения, авось выйдет захватывающая повестушка про «игры разума». Решено».

Женя на несколько месяцев практически отказалась от пищи. Родителям сказала, что села на диету, чтобы не лезли с глупыми вопросами. Домой старалась приходить попозже, ссылаясь на нагрузки в институте. Вначале Женю мучил голод, она не могла ни о чем думать, кроме еды. Потом желание поесть утихло, осталась лишь какая-то нервная взвинченность. Обострилось восприятие: запахи, звуки, цвета — все стало ярким, режущим мозг, очень четким. Окружающий мир третировал Женю своей жизнью: громыханием, чавканием, визгом, вонью пыли, выхлопов и духов, извилистой пляской граффити на стенах, наглым равнодушным солнечным

светом и тяжестью всего, что ее окружало. Женя с трудом носила сумку с учебниками и дубленку. Писать она не могла вообще: ни лекций, ни голодных ощущений, ни даже поздравительных открыток. Впечатлений была масса, но сформулировать их во фразы не получалось. Перед компьютером или листком бумаги все рассеивалось: Женя не могла сосредоточиться и чувствовала лишь слабость, какую-то беспомощность, оборачивающуюся тупостью. Волосы с головы облезали, как шерсть с зайца во время весенней линьки. Потом Женя почувствовала, как у нее во рту шатаются зубы. Она понимала, что зашла в тупик, но сил и воли что-то менять у нее уже не было. Однажды дома Женя упала в обморок. Очнувшись, наблюдала, как мечутся по квартире родители, бегают врачи из «Скорой».

Женя попала сначала в больницу, где ее принудительно кормили. Потом ее привезли домой. В институт Женю пока не пускали, она сидела дома и потихоньку начала писать. Все-таки она очень гордилась своим опытом и считала, что теперь-то ей есть о чем поведать миру. На занятие в литературной студии Женя пришла бритая налысо, с сильно подведенными глазами и загадочной улыбкой на бледно-сером лице. Когда она прочла отрывки из своей повести и гордо обвела взглядом притихшую аудиторию, Василиваныч привычно откашлялся и завел пространный монолог о литературе вообще.

Н-да. Ошибочка вышла. Не тот вариант, чтобы пробить стену непонимания между собой и миром. А знаешь, в чем причина Жениной неудачи — да и неудачи всех прочих Жень? Не в тщеславии, как тебе могло показаться. Мы уже говорили, что оно работает как двигатель прогресса, если им грамотно распорядиться. Просто человек — особенно молодой (или инфантильный) — мечтает о быстром успехе. Мысль, что его триумф «там, за туманами», да и то наверняка не известно — эта мысль его терзает. А зрелище дли-и-и-и-и-инной дороги жизни с довольно однообразными ландшафтами по обе стороны — прямо убивает. Совершенствовать и развивать свое мировоззрение ему страшно неохота. Бедняга начинает искать «короткий путь», который на поверку оказывается тупиковым. Тогда он принимается биться башкой об стену. Ему кажется: главное — сломать преграду, отделяющую его окружающих людей, от жизни, от счастья.

Но эта стена, которая никак не дает «представителю современной (да и любой другой) молодежи» вырваться на волю и продемонстрировать себя всему миру, построена не миром. Она построена им самим! Каждый человек, совершая тяжелейший переход из детства в зрелость, старается оградить себя от неприятных переживаний и… естественно, от неудач. Некоторые, особо предусмотрительные, ухитряются соорудить такие крепостные валы, рвы, башни и прочие блокпосты, что китайская стена отдыхает. Потом, желая выглянуть за плетень и узнать, чё там деется, они с размаху налетают плечом на свои фортификационные шедевры, и им, как в детстве, становится бо-бо. Бо-бо бывает так сильно, что требуется помощь психолога.

Мозг современного человека — необыкновенно хрупкая и чувствительная штука. Те испытания, которые наши предки проходили шутя, серьезно расшатывают нашу нервную систему. Впрочем, изречения типа «Наши предки были крепки» — скорее миф, чем быль. Они, как известно, жили почти вдвое меньше наших современников. Хотя их окружали экологически чистые деревянные стены, на столе стояла миска с природной, не трансгенной репой, а в углу источал естественные ароматы натуральный ночной горшок. В общем, неизвестно, что лучше: долго-долго прожить среди благ цивилизации, вечно угрызаясь теми или иными фобиями, или провести на земле недолгий срок, ни разу не задумавшись ни о чем, кроме хлеба насущного и яйца пасхального.

Причем тут предки, спросишь ты? Да притом, что современное мифотворчество приносит много проблем в наш и без того непростой мир. Кому не доводилось слышать: в твои годы Гайдар полком командовал, Лермонтов написал «Кавказского пленника», Рембо ушел из большой литературы… Всегда есть кто-то померший в твоем (или еще более юном) возрасте, оставив после себя гору нетленки. Их пример раздражает юное честолюбие, которое органические неспособно смиряться с поговорками вроде «Вода камень точит», «Всему свое время» и уж тем более «Всяк сверчок знай свой шесток». Да вряд ли кого способна обрадовать такая перспектива: длительный и нелегкий труд на ниве самопознания, потом еще более тяжкая страда — сбор и обработка даров этой самой нивы, превращение оных в кашу и в самогонку.