Стервятник
Шрифт:
Неприкасаемый протянул другую руку и коснулся светящегося бугра на груди Стервятника.
– Рубиновое сердце!
– произнес он мечтательно и благоговейно, как будто прикоснулся к святыне. Он говорил на том же древнем диалекте, что и "Кошачий Глаз".
– Как тебя зовут?
– спросил Люгер, закашлявшись от дурного запаха.
– У меня нет имени... Зачем? Я - паук из клана Паутины...
От него дурно пахнет, но он совсем не дурак, подумал Люгер и огляделся по сторонам. Арголида не спала и прислушивалась к их разговору. Кравиуса, казалось, уже ничто не сможет вывести из тупого оцепенения. Неутомимое
– Ты не можешь приказать ему замолчать?
– спросил вдруг гермафродит с усмешкой и вот тогда Люгер немного испугался. Он мог смириться с чем угодно, кроме вторжения в последнюю цитадель, отведенную человеку в этом мире, - собственное сознание.
– Я вижу в мыслях не слишком глубоко, - успокоил его Неприкасаемый. В ту же секунду раздражающий звук прекратился, послышалось короткое, почти человеческое бормотание и хлопок крыльев.
– Чего ты хочешь?
– коротко, почти грубо спросил Люгер, начиная терять терпение.
– Ты сам пришел к нам, - сказал Неприкасаемый.
– Люди - всего лишь паутина на ветру. Хотя в клане Песка считают, что люди - всего лишь песчинки... Каждую отдельную нить уносит ветер. Паутина противостоит ему недолго - ровно столько, сколько длится человеческая жизнь. Кто-то должен плести паутину... Человек с севера, отдай мне свою магию и я скажу тебе, как найти Долину Дракона.
Теперь Люгер начал кое-что понимать. Интриги были воздухом, которым он дышал с детства.
– Твой народ хочет, чтобы я шел к Дракону.
Гермафродит презрительно засмеялся.
– Это нужно им, но не мне. Меня интересует все, что превосходит их понимание.
"Кошачий Глаз" вовсе не выглядел орудием в чужих руках, но, возможно, так оно и было.
– Тогда возьми Сердце и сам отнеси его Дракону, - сказал Люгер, почти наслаждаясь ситуацией. Получить полное удовольствие мешали безрадостные обстоятельства.
Огромные глаза Паука злобно сверкнули.
– Ты нагло разговариваешь, чужеземец. Я не настолько глуп. В моей власти укоротить твой путь. Он может закончиться этой ночью. Никогда не забывай об этом... Поэтому ты расскажешь мне все, что я захочу... Например, о превращениях. Как видишь, мне кое-что известно о землях, лежащих к северу от Места Пересечения.
Люгер понял, что имеет дело с достойным интриганом. Беседа обещала быть интересной.
– Об этом невозможно рассказать и я не знаю никого, кто мог бы этому научиться.
– Но ты ведь умеешь превращаться? Не пытайся обмануть меня - ведь я узнаю твои мысли...
– Ну, хорошо, - раздраженно бросил Люгер.
– Когда я хочу превратиться, это всего лишь желание. Потом оно усиливается настолько, что я перестаю им управлять. Оно граничит с неизбежностью... Затем возникает внутренняя дрожь. Эта дрожь всегда одинакова, я не чувствую тела, оно утрачивает цельность. Несколько мгновений смерти - и после я уже другой. В общем, это неописуемо...
– Тогда сделай это, - сказал гермафродит.
– А я буду здесь, - он коснулся грязным пальцем лба Стервятника и тот почувствовал, что теряет себя в двух огромных зеркалах, которыми вдруг стали глаза Паука.
– Я сделаю это вместе с тобой...
Люгер почувствовал, что у него холодеет спина. Пришло время расплаты... Вместе с Неприкасаемым он вышел наружу и остановился на площадке перед
Серый день был пуст и наполнен звуками ветра... Теперь Люгер мог лучше рассмотреть гермафродита. У того было лицо без возраста с глубоко запавшими щеками. Он был высокий, тощий и имел по четыре пальца на руках и ногах. Мизинцы и безымянные пальцы стягивали перепонки. В ноздрях шевелилось что-то розовое. Стервятник почувствовал новый приступ омерзения.
– Ты укорачиваешь мою жизнь, Паук, - тихо сказал Люгер.
– Я так хочу, - твердо и громко сказал Неприкасаемый.
– Делай это. Только не улетай слишком далеко, - он показал свое оружие и, кривляясь, ласково погладил его.
Люгер медленно разделся и положил на камни оружие и одежду. Звезда Ада тлела в кожаном мешке, висевшем у него на груди, и уже довольно крепко удерживалась во впадине солнечного сплетения. Кое-кто из здешних женщин рассматривал голого мужчину с севера, но их интерес был чисто практическим. Они оценивали его, как самца, от которого могли быть рождены здоровые дети.
Люгер пожелал превратиться и его окутал столб черного дыма.
Большой белый стервятник с седым воротником и розовым мешком на груди разбежался, тяжело переваливаясь, и поднялся в воздух, взмахивая огромными крыльями. Внизу что-то кричали на варварском языке. Он сделал круг над хижинами и увидел ошеломленные лица, обращенные к нему. Стервятник поднялся еще выше и бросил взгляд на море и стоящий на берегу вымерший город. Свинцовая гладь простиралась до самого горизонта; восточных границ чудовищного лабиринта из стали, стекла и камня тоже не было видно. В самом его чреве было разлито зеленое свечение и нигде не было заметно ни проблеска огня. Этот город был слишком огромен и непостижим для человека; Люгер понял, что в нем происходит что-то страшное. Вряд ли Слот нашел бы в себе силы пересечь его даже в птичьем теле.
В этот момент снизу раздался грохот и что-то просвистело рядом с его головой. Он посмотрел на поселение, уменьшившееся до размеров карточного домика, и увидел черные отверстия колодцев, табун, пасущийся в отдалении под охраной всадников, и фигурку Паука, прижимавшего к плечу свое оружие. Неприкасаемый рисковал, стреляя в него с такого расстояния. Следующий выстрел мог оказаться точным. Люгер не стал испытывать судьбу и начал снижение.
Когда он опустился на землю, подняв крыльями облако пыли, гермафродит показался ему разочарованным, хотя Люгер и не понимал до конца выражение его лица. Последовало обратное превращение: кратковременная боль, ужас, небытие, потом новый мир и новое тело. Другие звуки, другие тени, другие ощущения, другое пространство...
Он медленно оделся, мысленно оплакивая еще несколько лет своей беспутной жизни, которыми было заплачено за очередное превращение, - тех лет, которые он мог бы провести в довольстве и покое в своем поместье, окруженный многочисленными домочадцами. Подумав об этом, он едва не скривился от отвращения. Впрочем, без Сегейлы жизнь также ничего не стоила.
Неприкасаемый вновь повел его в хижину. Здесь он некоторое время сидел молча, погрузившись в глубокое созерцание, и как будто не замечал ничего вокруг. Потом он вышел из транса и объявил: