Стервятники
Шрифт:
— Прочтите, пожалуйста, последнюю запись в вашем журнале.
Лимбергер перевернул несколько страниц и вслух прочел:
— Четвертое сентября тысяча шестьсот шестьдесят седьмого года. Две склянки утренней вахты. Позиция по точным расчетам — четыре градуса двадцать три минуты южной широты, тридцать четыре градуса сорок пять минут восточной долготы. На юго-юго-востоке паруса неизвестного корабля. На нем подняты дружественные флаги. — Лимбергер закрыл журнал и поднял голову. — На этом записи кончаются.
— Был ли этот неизвестный
— Да.
— Расскажите, что произошло после того, как вы увидели «Леди Эдвину».
Лимбергер кратко описал захват своего корабля, причем Шредер заставил его подчеркнуть, что сэр Фрэнсис использовал чужой флаг, чтобы подойти на близкое расстояние. После этого Лимбергер рассказал об абордаже и о бое на палубах галеона. Шредер попросил точно назвать количество раненых и убитых голландских моряков. Лимбергер достал заранее приготовленный список и представил его суду.
— Спасибо, капитан. Опишите, что было с вами, экипажем и пассажирами после того, как пираты захватили ваш корабль.
Лимбергер рассказал, как они плыли на восток в обществе «Леди Эдвины», перенесли оружие и грузы с каравеллы на галеон и отправили каравеллу под командованием Шредера на мыс с требованием выкупа, как на борту галеона они приплыли в Слоновью лагуну и томились там в плену, пока экспедиционный отряд под руководством Шредера и Камбре не освободил их.
Когда Шредер закончил опрашивать капитана, Ван де Вельде посмотрел на Хопа.
— Есть ли у вас вопросы, минхеер?
Хоп с руками, полными бумаг, встал, густо покраснев, глубоко вдохнул и долго, запинаясь, пытался заговорить. Зал с глубоким интересом следил за его мучениями, пока снова не заговорил Ван де Вельде.
— Капитан Лимбергер намерен через две недели отплыть в Голландию. Вы считаете, что мы до тех пор так и будем вас слушать, Хоп?
Хоп покачал головой.
— Вопросов нет, — сказал он наконец и тяжело опустился на место.
— Кто ваш следующий свидетель, полковник? — спросил Ван де Вельде, едва Лимбергер встал с места свидетеля и вернулся в огороженное пространство.
— Я приглашаю супругу губернатора мефрау Катинку Ван де Вельде. Если, конечно, это не причинит ей неудобств.
Под одобрительный гул мужских голосов Катинка, шурша шелками и кружевами, прошла на свидетельское место. Сэр Фрэнсис почувствовал, как Хэл рядом с ним напрягся, но не повернулся к сыну и не посмотрел на него. За несколько дней до пленения, когда сын начал надолго исчезать из лагеря и пренебрегать своими обязанностями, он догадался, что Хэл попал в ловушку этой раззолоченной шлюхи. К тому времени вмешиваться было уже поздно, к тому же он помнил, каково быть молодым и влюбленным, пусть и в совершенно неподходящую женщину, и понял тщетность попыток предотвратить то, что уже произошло.
Он ждал удобного момента, возможности покончить с этой связью, когда Шредер и Канюк напали на лагерь.
Очень почтительно Шредер попросил Катинку назвать свое имя и общественное положение, описать плавание на борту «Стандвастигейда» и пребывание в плену.
Она ответила дрожащим от волнения чистым голосом, и Шредер продолжил.
— Пожалуйста, мадам, расскажите, как с вами обращались в плену.
— Я постаралась забыть об этом — воспоминания слишком болезненны. Но не смогла. Со мной обращались, как со зверем в клетке, меня поносили и оскорбляли, на меня плевали, держали взаперти в жалком шалаше.
Даже Ван де Вельде удивился, слушая эти показания, но быстро понял, что они произведут впечатление на Амстердам. Когда отец Катинки и другие члены Совета Семнадцати прочтут отчет о суде, им ничего другого не останется, кроме как одобрить самое жестокое наказание пленных.
Сэр Фрэнсис понимал, какую бурю чувств переживает его сын: женщина, в которую он так верил, беззастенчиво лжет. Он ощутил, что Хэл даже физически обмяк, теряя эту свою веру.
— Держись, мой мальчик, — негромко сказал он краем рта и почувствовал, как Хэл выпрямился, сидя на скамье.
— Любезная сударыня, мы знаем, что вы претерпели ужасные страдания от рук этих бесчеловечных чудовищ. — Шредер дрожал от гнева. Катинка кивнула и изящно вытерла глаза кружевным платком. — Как вы считаете, достойны ли эти животные милосердия или их следует подвергнуть всей суровости наказания по закону?
— Добрый Иисус видит, что я всего лишь бедная женщина с мягким и любящим сердцем, полным любви ко всем божьим созданиям.
Голос Катинки жалобно пресекся.
— Но я знаю, все собравшиеся здесь согласятся со мной: простое повешение чересчур хорошо для этих гнусных преступников.
Со зрительских скамей донесся одобрительный гул, перешедший в низкий рокот. Эти люди, словно медведи в клетке во время кормления, жаждали крови.
— Сжечь их! — крикнула какая-то женщина. — Они недостойны называться людьми.
Катинка подняла голову и впервые за все время полными слез глазами посмотрела прямо на Хэла.
Он поднял голову и ответил на ее взгляд, чувствуя, как его любовь и обожание исчезают, словно нежный росток, пожираемый черной плесенью. Сэр Фрэнсис тоже понял это, повернулся и посмотрел на сына. Увидел лед в его глазах и почувствовал пламя в его сердце.
— Она никогда не была достойна тебя, — негромко сказал сэр Фрэнсис. — Теперь, отказавшись от нее, ты сделал новый большой шаг к тому, чтобы стать мужчиной.
Неужели отец все понял, подумал Хэл. Он знал, что происходит? Знал о чувствах Хэла? Если бы так, он давно отверг бы сына. Хэл повернулся и посмотрел в глаза сэру Фрэнсису, страшась увидеть в них презрение и отвращение.
Но в глазах отца были доброта и понимание. Он все знал, подумал Хэл, и, вероятно, давно. И не отвергал его, а напротив, предлагал свои силу и помощь.