Стешка
Шрифт:
Стягиваю ее с сидения и пересаживаю к себе на колени, целую, не переставая, не позволяя ей подумать. Второй рукой за талию тонкую обхватываю и к груди прижимаю. Так надо. До хруста в ребрах.
Стоило ей ладошки мне на плечи опустить и чуть смять, оторвался и за волосы назад потянул, добравшись до шейки, целую, хватаю, даже покусываю, так хочется ее трогать, метить. Вздохнула глубоко, а у меня совсем башню сорвало. В голове только одна фраза бегущей строкой «Не до конца! Не до конца!». Задрал юбку, чтобы голой кожей мне на джинсы села и начал попку мять, мягкую,
Сдвинул ее трусики в сторону, и она дернулась в моих руках, словно вырваться хочет и не хочет одновременно. Но мне плевать уже, что мы на парковке, мне даже плевать, что возможно эти уебки до сих пор пасут, главное чтобы они тело стешкино не видели, а раздевать ее не собирался, только успокоить:
– Не бойся, я только поласкаю тебя. Не трону, только поглажу. Тише, девочка моя, тише.
Шепчу ей тихо, но, кажется громче даже кричать нельзя.
Пальцами погладил мягкие складочки, накрыл ладонью промежность, позволяя привыкнуть. Вздрагивает, но не вырывается и глаза закрыла, будто если не смотрит, значит легче.
Ничего, мы потом над твоей сексуальностью поработаем. Будешь сама на мне прыгать, вдалбливаться в тебя буду бешено, слушая стоны, выпивая крики. Обещаю, Стешка, обещаю.
Начинаю двигаться, плавно, не прекращая целовать ее шею, лицо, губы сладкие. Пальцами рисую спирали на губках и ловлю себя на мысли, что они влажные, сука! Она хочет! Точно хочет! Растираю влагу, чтобы скользко было, чтобы мягче мои прикосновения казались, и нахожу сладкий, манящий бугорок от прикосновения к которому моя Стешенька вздрагивает и губку закусывает, носик свой хорошенький морща.
Сказать бы ей, какая она манящая, да зная это кулему, испугается и закроется. Сегодня на просто «красивая» вся ссутулилась. Будто прячется. Так что сейчас нельзя, рано говорить ей как я в нее хочу, как грудь ее сосать хочу сосочки покусывая.
Поджимается вся, напрягается. Чувствую, что награни и сильнее на клитор надавливаю, тереблю его, прищипываю, а ее словно током бьет. Раз вздрогнула, два, три и закричала, назад выгнувшись. Не могу, хочу ее. Всю ее, целиком и полностью. Крики такие сладкие, а это просто от пальцев. Что же от члена будет, когда я ее двумя руками мять буду.
Слабенькая такая, всклоченная. Лицо румянцем покрыто, ресницы дрожат, но глаз не открывает. Нет уж, надо большому дяде Максиму «спасибо» сказать. Ловлю ее губы еще и раз и спрашиваю:
– Понравилось целоваться?
Молчит, дышит, но делая глубокий вдох, на полу стоне от которого у меня в глазах заискрило, выдает:
– Да-а-а…
– Стешка. – Хочется многое ей сказать, в особенности то, что я едва сам не кончил, смотря, как ее в моих руках разбирает.
Откидываю ее на руль, чтобы она отдышалась, а сам мучаюсь мыслью о том, чтобы повторить, только вот грудку ее из платья вынуть, и губами впиться.
По дороге домой она уснула и я, кажется, понял – она от волнения вырубается. Чуть переволновалась и в отруб. А мне что-то спокойно так. Еду домой, солнце уже почти село, и сумерки подобрались незаметно, сумок полная машина, а на пассажирском Стеша спит. Пока в сознании была, даже за руку позволила взять. И чувство такое… незнакомое, будто мы семья.
Семья. Я и она. А потом еще кто-нибудь. Может не раз.
А пока ее меленькая ладошка в моих грубоватых пальцах.
Только конверт в кармане портил картину.
Глава 17
Cтеша
Проснулась я уже в квартире, в его постели, заботливо вытряхнутая из платья и укрытая одеялом. Почему ему все время нужно меня раздеть? Несправедливость какая-то! Я же с него штаны не стягиваю!
Хотя… Страшно. Мне просто самым постыдным образом страшно. Он точно опытный, очень я бы сказала и я. Та, что целовалась впервые сегодня и тут же кончила у него на коленях. Боже!...
От одного воспоминания в низу живота стягивался тугой узел, как вчера утром, и я вновь не знала, что с этим делать. Может… и отдать ему невинность? Для кого я ее храню собственно? Да и храню ли? Не покушался просто никто, кроме брата. А здесь… Разве плохой вариант? Он вроде не плохой, даже заботиться обо мне вроде, может и не будет все так плохо? В конце концов, это все равно должно было когда-то случиться, так почему не с ним? Врать себе бесполезно – я определенно становлюсь к нему неравнодушной.
Посмотрела в окно. Темно, ночь на дворе. А где Максим Сергеевич?
Поднялась с кровати и, набросив футболку, ждавшую меня на постели, вышла из спальни. В ванной слышался какой-то шум, и тонкая полоса света говорила о том, что там кто-то есть.
– Мне тебе что, объяснять еще что-то надо? Вот именно. Телефон я у нее забрал, завтра новую симку куплю. А ты отслеживай звонок. Найду, бошки порасшибаю. Нет, Кир, девчонку я в это втягивать не хочу, чтобы и духу ее там близко не было. Я сам все решу. Да, надо будет няньку найду! Будешь пиздеть – ты ей и станешь! Все, ищи, конец связи.
Стук, словно от злости телефон отбросили и гневный шепот:
– Сраный гвоздь. Да лучше бы я ремонтника позвал! Да хер тебе, все равно присобачу!
– Максим… Сергеевич?
Дверь открылась, и на меня смотрел мужчина с молотком в руке и с длинным гвоздем, зажатым между губ. Он растерянно смотрел на меня, словно его поймали на месте преступления, но уже через секунду вынул железку и отложил на крышку стиральной машины.
– Ты чего не спишь?
– Проснулась.
– Иди в постель, скоро приду.
– А чем вы тут занимаетесь? – Он бросил взгляд на что-то сбоку, но вдохнув, отошел, пропуская меня вперед.
– Вот. Хотел полку прибить.
Красивая плитка была истыкана кончиком гвоздя, словно ее изо всех сил пытались как можно тише раздолбать не вызывая подозрений. Поперек ванной торчала этажерка с несколькими подвесными полками.
– Тут перфоратор нужен, со специальным сверлом. Вы так просто плитку не расковыряете. И дюбеля с шурупами, а не гвозди. – Ляпнула я, и только тогда бросила взгляд на мужчину.