Стезя и место
Шрифт:
— Все? — вопрос, почему-то, задал не Корней, а Федор.
— Да я же не знаю, что вы узнать хотите… хотя… — Мишка оглядел горницу, но других шлемов не увидел — еще такие же шлемы есть? Мне бы на несколько сразу глянуть…
— Лавруха, есть еще шлемы?
— Есть, батюшка, в сенях семь штук лежат, только четыре из них побитые немного.
— Тащи сюда… Михайла, сиди! Без тебя обойдется!
Это уже было и вовсе «из ряда вон» — гонять зрелого мужа, когда под рукой был подросток…
«И Федор как-то странно пялится… никак их сиятельство граф Корней очередной спектакль задумали?
Лавр притащил в охапке все семь шлемов и с грохотом вывалил их на стол. Мишка пододвинул поближе светец с лучиной и сделал вид, что внимательно рассматривает трофеи, хотя достаточно нагляделся на них и при свете дня. Хотел даже попросить еще добавить света, но потом решил не выпендриваться и заговорил деловым тоном:
— Вот, господа бояре, если посмотреть на несколько шлемов сразу, то видно, что сделаны они по одному образцу, и ни один из них не делался одним кузнецом от начала и до конца. Одни люди ковали половинки тульи, другие околыши, третьи нащечники… Потом это все собиралось вместе. Если сейчас все эти шлемы разобрать на части и части эти перемешать, то можно будет собрать шлемы снова, не подбирая детали — они все одинаковые и подойдут друг к другу. Ну, может быть, чуть-чуть, подогнать придется, но совсем немного.
— Ну-ка, ну-ка… все одинаковые? — Лавр, заинтересовавшись, сразу же забыл про присутствие Корнея и Федора. — Это как же сделать можно?
— Вспомни, дядя Лавр, как мы матрешек по шаблону вытачиваем, тоже ведь все одинаковые получаются. Тебе, я помню, этот способ очень понравился…
— Да, но здесь-то…
— И здесь то же самое, только немного по-другому. Делаем шаблоны для каждой части шлема, а потом к ним откованные части прикладываем. Если не подходят, то либо на наковальне правим, либо на станке доводим, только станок, наверно не ножной — все-таки, железо, не дерево — а от водяного колеса крутится. Смотри, как половинки тульи друг к другу точно прилегают. Если точильный камень на станок поставить, то кромки даже на холодном железе заглаживать можно.
— Так… колесо, значит, такое, как у Кузьки на лесопилке, и от него ремень на станок… станок надо намертво к полу крепить… или к чему-то…
Все! Лавр «пропал». Теперь, пока сам не попробует сотворить нечто подобное, весь окружающий мир с его ежедневными заботами и обязанностями, будет для него лишь досадной помехой.
— Кхе! — Дед покосился на боярина Федора с довольным видом, хотя, скорее всего, мало что понял из Мишкиных объяснений. — Лавруха, значит и у нас такое сделать можно?
— Что? А! Да, батюшка, можно попробовать… только колесо, там, да еще всякую снасть… мы с Михайлой сообразим. Железа много понадобится…
— Слыхал, Федька? Михайла, еще чего добавить можешь?
— Могу, но вести не радостные.
— Кхе! Давай уж… что ты там еще углядел?
— Изволите ли видеть, господа бояре, — раз уж дед зачем-то решил пудрить мозги боярину Федору, Мишка решил подыграть ему «изящной словесностью» — мастер
— Ну уж и тысячи! — Про такого зверя, как рентабельность, воевода Корней, разумеется, и слыхом не слыхивал. — Это ты, Михайла, загнул!
— Отнюдь, господин воевода! Вывод мой подтверждается сей записью, имеющейся на каждом шлеме. — Мишка постучал ногтем по таким же, как на личных медальонах журавлевцев, угловатым цифрам, выбитым на боку шлема. — Извольте убедиться сами, господа бояре.
Боярин Федор молча придвинул к себе светец и принялся разглядывать боковину шлема, дед последовал его примеру, щурясь и дальнозорко отставляя от себя предмет изучения. Оба, разумеется, ничего не поняли.
— Кхе! Это по-каковски здесь? Не по-нашему писано.
— Это цифры — особая счетная запись, господин воевода. Я этой записи купеческих детей в Академии обучаю. Обратите внимание: литер на каждом шлеме всего четыре. Это значит, что самая малая запись, которая может быть — один, а самая большая — девять тысяч девятьсот девяносто девять. То есть, тьма [11] без одного человека. Если бы литер было три, то это означало бы, что запись рассчитана, самое большее, на тысячу, а если бы две, то только на сотню. Но литер четыре, значит счет собирались вести на несколько тысяч — до тьмы. Вот этот шлем — сто девятый, значит, до него было сделано сто восемь…
11
Тьма — этим словом в древней Руси обозначалось число 10 000.
Мишка прервался, потому что понял: его не слушают — Корней и Федор уставились друг на друга с удивленно встревоженным выражением лиц, потом боярин Федор решительно, даже зло, произнес:
— Не может быть, напутал что-то парень.
— Кхе, Михайла, ничего не путаешь? Может… это как-то по-другому прочесть можно?
— Читать можно, как заблагорассудится! Журавлевские ратники, к примеру, уверены, что здесь начертаны колдовскими рунами их истинные имена, и через это власть Журавля над их жизнями беспредельна. Это — вранье, и любое другое прочтение будет враньем или глупостью. Верно только то, что сказал я!
— Мало ли, что ты сказал? — пробурчал боярин Федор. — Проверить бы, как-нибудь…
«Ну, хотел, старый, чтобы я бояричем себя ощутил? Получи!»
Мишка поднялся с лавки, глянул на Федора сверху вниз и выдал «железным» голосом:
— Дозволь осведомиться, боярин Федор Алексеевич, часто ли тебе слово Лисовинов проверять доводится, а если часто, то в чем причина такого недоверия?
— А ну, сядь! — рявкнул дед. — Выделываться он мне тут будет… гордый, едрена-матрена!