Стезя и место

Красницкий Евгений Сергеевич

— Так точно, боярич! — лихо отбарабанил Степан. — Пролезем, никто и ухом не поведет!

— Про лихость забудь! — Мишка неловко дернулся и скривился от боли. — В вас почти в упор стрелять будут — доспех не спасет! Каждый убитый и раненый на твоей совести будет! Понимаешь? На твоей совести!

— Арсений, пойдешь с ребятами! — вмешался Егор. — Если что, придержи, а то и правда, нарвутся из лихости… пригляди, одним словом.

— Урядник Степан! Поступаешь в подчинение ратника Арсения! — подтвердил Мишка распоряжение Егора, втихомолку радуясь, что у десятника хватило понимания и веры в возможности мальчишек.

— Слушаюсь, боярич!

* * *

Потом

началось самое тяжелое — ждать. Спасибо, хоть Герасим взял на себя роль поставщика новостей. Время от времени заглядывая в избу, где лежал Мишка, он сообщал:

— Четырех лучников на том берегу положили, остальные спрятались. Десятник велел пленных гнать, чтобы завал расчищали.

Еще через какое-то время:

— Еще двоих лучников положили и троих пленных.

— Лучники?

— Нет, наши. Двое работать отказались, а один убечь хотел.

— Посмотри, Андрей не очнулся?

— Нет, вроде бы… ну, я пойду?

— Ступай… осторожнее там!

Еще примерно через полчаса:

— Лучники из кустов стрелять попробовали, да не вышло — все равно высовываться приходится. Одного пленного убили и ратника Чуму ранили.

— Сильно ранили?

— Как ранили, не знаю, а ругается сильно.

— Посмотри, Андрей не очнулся?

— Нет, вроде бы.

Следующий доклад:

— Бревна раскидали, а телеги с места не стронуть — увязли. Десятник Егор говорит, что разламывать придется. А те затихли. Два раза из кустов стрельнули, наши по ним тоже, но непонятно: то ли убили, то ли спрятались. А Чума все ругается… я даже и не знал, что столько срамных слов есть…

— Есть еще больше, только он их не знает. Посмотри, Андрей не очнулся?

— Нет, но дышит ровно…

— С того берега ничего не слышно?

— Нет.

— Ступай, сам, гляди, под стрелу не подвернись.

— Не-а, не подвернусь, я же сам охотник!

О следующем событии, раньше Герасима, возвестили радостные крики. Герасим прибежал чуть позже, сияющий и возбужденный.

— Ратник Арсений с того берега машет! Наша взяла!

— Посмотри, Андрей не очнулся?

— Нет.

— Возьми с собой брата Ферапонта и сходи на тот берег. Пусть он свою котомку заберет и котомки братьев Бориса и Софрона… ну, и еще, что пригодиться может — им же с раненым до дому добираться. Если десятник Егор разрешит, пусть и телегу себе одну оставят. Узнай: нет ли среди отроков убитых или раненых… и вообще, как там все было. Нет, лучше пусть Степан придет и доложит.

— Ага! Ну я побежал?

— Беги.

Обратно Герасим вернулся в сопровождении урядника Степана и мрачнее тучи. Степана, прижимающего к лицу окровавленную тряпку, он поддерживал под руку.

— Усади его, — скомандовал Мишка. — Говорить он может?

— Невнятно… у него нос, кажись сломан. — Убитым голосом сообщил Герасим. — Отрока Феоктиста убили и еще двое раненых.

— Как случилось, знаешь?

— Рассказали. Они через овраг незаметно перебрались, а там народу больше двух десятков. Ну, наши почти половину сразу положили, потом еще… те разбегаться стали, и тут полусотник их откуда-то сбоку выскочил, а с ним четверо с топорами и сразу в кусты, где отроки прятались. А у них, как на грех, как раз самострелы разряжены. Феоктиста сразу топором… — Герасим перекрестился. — Прими, Господи, душу раба Твоего.

— Дальше рассказывай.

— Ратник Арсений двоих с топорами сразу положил, потом еще одного. А рыжий

полусотник двоих отроков мечом… он бы и больше, но в него кто-то выстрелить успел, а потом уж отроки кистенями…

— А Степана кто?

— Не видели… наверно четвертый, который с топором был, но он делся куда-то, не нашли. И Степана по кустам искали, искали… потом смотрят, а он без памяти лежит, личина железная погнута, чуть кровью не захлебнулся.

Мишка представил себе, какая мясорубка могла бы случиться в кустах, если бы Арсений не зарубил троих журавлевцев, и понял, что от десятка могли остаться «рожки, да ножки». Опять та же самая ошибка, что и на хуторе — все самострелы оказались разряженными одновременно. Но, кажется, тактика, выбранная им для обучения стрелков себя оправдала — хорошо обученная пехота, вооруженная самострелами, могла стать достойной альтернативой латной коннице. Только пехоты этой должно быть много, и должна она уметь не только держать строй, но, при нужде, использовать складки местности, естественные и искусственный препятствия, сочетать залповый «огонь» с беглым… короче говоря, мысль обучать отроков так, как его обучали в Советской Армии, при учете разницы между автоматом Калашникова и самострелом, видимо, оказалась правильной.

— Наставник Андрей глаза открыл! — воскликнул Герасим.

Мишка попытался подняться, не получилось.

— Помогите-ка мне встать! Герасим, руку дай.

— Нельзя тебе, боярич…

— Исполнять!

Степан, все так же прижимая окровавленную тряпку к лицу, свободной рукой пихнул Герасима, показывая, что надо подчиняться приказу. Как только Мишка поднялся, беспомощно висящая левая рука будто стала втрое тяжелей и заболела гораздо сильнее.

«Блин, ну как у Льва Толстого: „Господин капитан, я контужен в руку!“».

— Андрей, слышишь меня? — Мишка поддерживая больную руку здоровой, склонился над Немым, стараясь поймать его взгляд. — Не шевелись, тебя конь копытами побил сильно. Слышишь? Понимаешь?

Немой вполне осмысленно глянул на Мишку и полуприкрыл глаза в знак того, что слышит и понимает.

— Рука у тебя, вроде бы сломана, а с ногой неизвестно что, но ты, главное, скажи… покажи: у тебя внутри ничего не отбито? Не чувствуешь боли в груди, в животе?

Немой отрицательно повел глазами и, похоже, от этого у него сразу же закружилась голова.

— Все, все… — Торопливо остановил его Мишка. — Больше не шевелись и ничего не делай. Мы через овраг прорвались, скоро к своим поедем. Все хорошо, больше уже ничего не случится, завтра с нашими встретимся, там тобой настоящие лекари займутся.

Немой вздохнул и закрыл глаза. Мишка потоптался, пробуя, хорошо ли держат ноги, потом велел Герасиму:

— Помоги рубаху надеть и найди чего-нибудь, чтобы руку подвесить, а то болтается, как… как не знаю что.

* * *

Увы, триумфального возвращения — верхом, во главе двух десятков опричников, с добычей и пленными — не получилось. Мишка полулежал в телеге, пьяненько помаргивая глазами, и даже не сразу сообразил, что самостоятельный рейд «по тылам противника» завершен — Арсений придумал, в качестве обезболивающего, поить раненых кальвадосом. Исполнявший роль возницы, раненый в ногу Фаддей Чума, тоже «наобезболивался» так, что если не подремывал, то либо ругался последними словами, либо орал песни, терроризируя весь обоз уникальным сочетанием отсутствия слуха и голоса одновременно.