Stiffen corpses: Жизнь и работа коченеющих трупов
Шрифт:
— Творим — не творим, — мимо проскакал карлик на деревянной лошадке. Из лошадки сыпались вонючие лепешки и, шипя мгновенно впитывались в пол.
— Ты, Красная Шапочка! — прокричал черный человек из зеркала и захохотал, его суровое лицо казалось абсолютно белым, а красная звезда на левом глазу напоминала о бренности всего сущего.
— Там, там! — бормотал негр, и вдали отчетливо забили тамтамы.
— Дай ему подержаться, а то не поверит, — посоветовал промелькнувший в очередном зеркале Чукки и загадочно улыбнулся нарисованным ртом. Сказал и отскочил в сторону. Сторона тоже сорвалась с
Снова проскакал карлик, теперь он сидел на лошади задом наперед. Следом куда-то пробежал Чукки Даун с подушкой и одеялом, потом еще кто-то незнакомый и очень неприятный с замотанной в мешковину базукой. Я вдруг почувствовал, что уже не являюсь собой, а превратился в кого-то очень большого и очень страшного, что у меня теперь густая черная борода, завитая в косицы, а в руках два мощных шестнадцатизарядных пистолета фантастического калибра. В конце коридора что-то зарычало и я, вернее этот новый бородатый Я, который отражался в каждом новом зеркале, узнал дикого Бебермана, облизывающего чью-то берцовую кость с остатками мяса на ней. Острейшие зубы радостно щерились в приветливой собачьей ухмылке, а тонкий ручеек слюны свисал с верхней раздвоенной губы животного.
Ненастоящий Я спрятал за пояс пистолеты и ухватив высокий элегантный стул из Каменного дерева, выломал длинную инкрустированную ножку, обгрыз ее с одной стороны и стал угрожать Беберману, нисколько не заботясь о последствиях. Я настоящий, тот, что по-прежнему находился с другой стороны зеркала, попытался спасти несчастное животное и крикнул:
— Беги! — после чего ударил бородача прямо в пах. Зеркало брызнуло миллионом рубиновых осколков. Боберман в последний момент успел увернуться и благодарно тявкнув, провалился в тень, оставив свой ужин. Бородач увернуться не успел и теперь частями исчезал в черной дыре стены, глядя на меня своими жгучими глазами, в которых застыл немой вопрос: «За что?»
По инерции, я проскользил еще пару метров по слишком гладкому полу, и уже открывая дверь туалета, удовлетворенно подумал: «Успел».
…Когда я снова обрел способность нормально соображать, то первым делом подумал: «Интересно, куда так спешил Чукки?» Быстро преодолев розовый коридор, и не отвлекаясь на провокации со стороны отражений, добрался до бара и внимательно осмотрел помещение. Ощущение присутствия чего-то или кого-то не покидало меня все время осмотра, и это с учетом того, что бар был абсолютно пуст. Но я знал толк в подобных вещах, и потому, глядя в дальний затемненный угол, как будто бы невзначай скосил взгляд на потолок, и застал врасплох то, что любой другой менее искушенный наблюдатель не смог бы заметить, ни при каких условиях.
Скорчившись в позиции лямбда, на потолке мирно спал Чукки Даун. Он плотоядно причмокивал во сне, изредка сплевывал и все время поддергивал норовящее свалиться с него одеяло.
«Ага!» — сказал я и резко обернулся, потому что за спиной моей раздался звук шагов. Это был Фил, он прошел мимо меня босиком под звуки далеких тамтамов, его глаза были закрыты, а толстые негритянские губы шевелились, отчетливо произнося в такт шагов:
«Дох, дох, дох».
Когда бармен поравнялся со мной я резко схватил его за плечо и крепко сжал,
— Юзеф, а вы испытывали когда-нибудь Дифракцию?
Я посмотрел на бармена в упор и ответил, то ли ему, то ли той сущности, что все еще сидела внутри:
— Фил, я испытал в этой жизни все, и врядли какая-то Дифракция будет долго испытывать мое терпение…
Хриплый голос расхохотался, на Фила было жалко смотреть. Судорожно дергая суставами, он вытащил из кармана штанов небольшой холщовый мешочек, в котором что-то шевелилось и перекатывалось. Он протянул его мне со словом: «Смотри!»
В мешочке была прорезана узкая щель, я заглянул в нее, но ничего не увидел.
— Ничего не видно, — сказал я.
Фил отчего-то обиделся и сказал своим обычным скучноватым голосом:
— Ну вот, больше не покажу.
— Ну и не надо, — я тоже обиделся, достали они со своими загадками.
Бармен надолго задумался, потом почесал свой могучий затылок и произнес:
— Ладно, хочешь еще посмотреть… — похоже, он приходил в себя.
— Достал…
— Ну, Юзеф, ну не сердись. На, гляди.
Вздохнув, я снова приложился одним глазом к щели, потом другим. Ничего, я развязал мешочек и вывернул его наизнанку, потом завязал и потряс, потом снова смотрел: ничего. Абсолютно.
— Ну? — нетерпеливо спросил Фил, — что-нибудь увидел?
Я отрицательно покачал головой:
— Нет.
— Вот это и называется Дифракцией, — значительно произнес негр и пошел во двор седлать Коня…
Наблюдения. Чукки Даун.
Я все никак не мог понять, почему Юзик, стоя вниз головой, с постоянно меняющимся лицом крутил в руках какую-то грязную тряпочку, которую зачем-то дал ему Фил. Но гораздо больше беспокоило меня другое — дохлый худой петух пристально изучающий немигающим глазом мои не укрытые одеялом ноги… Я попытался втянуть их внутрь, но в этот момент петух клюнул, и все завертелось…
— Не трогай меня! — закричали с потолка хором, один голос принадлежал Чукки, а другой птичий был мне не знаком. Мы с Филом, так и неуспевшим покинуть помещение, одновременно задрали головы вверх. В это время мешочек выпал у меня из рук, и резко стал увеличиваться в размерах. Оттуда выскочил настоящий Вульф-Брэгер, он резво стал карабкаться по стене и очутившись на потолке моментально ухватил истошно орущего петуха хищною своею рукою и поволок вниз. Очутившись на полу, он снова втиснулся вместе с петухом в мешок, раздувшийся до размеров буфета, и скрылся там.
Фил сорвал со стены шестопер и, подбадривая себя громким совиным уханьем, принялся со всей силы охаживать им мешок.
— Помогай! — крикнул он, и мы вместе с кувыркнувшимся с потолка Чукки обрушили на мешок ближайший дубовый столик.
— Не дайте ему увеличиться! — надсадно проорал Фил, продолжая избивать мешок. Мы поднатужились и пустили в ход винную бочку. Это возымело свое действие, мешок стал уменьшаться в размерах. Когда он уменьшился до своего первоначального размера, с нас градом лил пот.