Стигма ворона
Шрифт:
— Я одного не понял, — проговорил Эш, трогая пальцем место у себя на ладони, где только что виднелся чужой знак. — Ты же умеешь столько всякой разной чухни. Так почему же тебя считают «небоевым духом»?..
«Человеческий род обладает очень короткой памятью, — неожиданно резко ответил ворон. — Небоевых духов не бывает, Эш. Мы все рождены для битвы. И духи земли, и духи времени — абсолютно все. Вот только битвы у нас были разные…»
— И в чем была особенность твоей? Почему ты такой… странный?..
«А ты еще не понял? — насмешливо протянул ворон. — Ну ничего, скоро сам догадаешься…»
— Как обычно, — буркнул Эш.
Времени на разговоры уже не оставалось.
Нужно было поскорей убираться отсюда. Он и так слишком задержался. Наверняка пара патрулей уже выдвинулась в район зиккурата и принялась осматривать заросли.
Эш поднялся и хотел было вернуться к тому дереву, у корней которого оставил свой лук перед броском в ближний бой, но тут его взгляд упал на оттопыренный карман мертвеца.
Из него выглядывала какая-то бумага.
Недоброе предчувствие кольнуло Эша.
Наклонившись, он подцепил торчавший уголок и вытащил плоский и небрежно смятый сверток.
Он развернул бумагу, и в руках Эша оказалась длинная темная прядь, пахнущая так знакомо, что ошибки быть не могло.
Локон вместе с бумажным листом выскользнули у Эша из рук.
У него потемнело в глазах.
Бэл.
Эта тварь забрала Бэл!
Так вот почему наблюдатели на время отпустили Эша. У них просто оказалось еще одно неотложное дело.
А он, идиот, собственными руками отправил ее за городскую стену.
И если она мертва, то это его вина.
Эш был готов расстаться с ней и больше никогда не встречаться, но допустить ее смерть — никогда.
Бэл слишком красива, чтобы умереть.
И пусть эта женщина дарила ласку любому, кто к ней приходил. Для Эша имело значение только то, что и ему от нее досталось тепла, которого он никогда не знал. Фальшивого, продажного — да какого угодно. Но — тепла.
Бэл должна жить. А он не должен стать причиной ее смерти. И если только она все еще жива, Эш вернет ее.
Если только Бэл все еще жива…
— Сучий дингир, — прохрипел Эш.
И во всю глотку, задыхаясь от ярости, проорал.
— Ты меня искал? Так вот он я! Вот он я!!! А где ты, паскуда?!
Эш стащил с себя безрукавку, чтобы полностью освободить ворона.
На его худом жилистом теле сияли сразу две стигмы.
Древо дингира стало ярким и выпуклым. Его длинные мясистые ветви едва заметно шевелились, как от ветра.
Знак ворона тоже изменился. Черно-синяя отметина значительно увеличилась, протянулась через позвоночник и начала разрастаться на второй лопатке.
И вот теперь, когда ничто ее не скрывало и не сковывало, истинная сила ворона вскипела в жилах Эша, наполняя его пьянящим ощущением внутренней мощи.
Где-то неподалеку доносился топот ног по тропе — это спешила стража.
Но Эшу было плевать на них.
Он больше ничего не боялся.
Это теперь пускай они боятся его.
— Дингир!!! — взревел Эш, хватая своего мертвого врага за шею и с легкостью приподнимая от земли на высоту своего роста. — Ты искал меня? Так приходи, тварь! Прямо сейчас! Я не стану ждать до заката!
Стражники, высыпавшие из зарослей кустарника, в нерешительности замерли.
Эш перевел на них взгляд, и воины, побледнев, попятились.
Потому что каждый из них в его глазах увидел смерть.
— Спаси нас акада… — прошептал один из стражников, исподволь опускаясь на колени перед единственным богом, которому поклоняются люди любого круга. И Внутреннего, и Внешнего.
А Эш швырнул наземь свою окровавленную жертву, схватил мертвеца за ногу и поволок за собой в город, ускоряя шаг.
Гори все огнем.
Нечего больше жалеть. И прятаться тоже больше незачем.
Потому что прячется только тот, кто боится, а Эш сейчас не боялся ничего.
Он — не вор, не беглый преступник и не разбойник.
А дингир, участник царской охоты, призванный породить новую акаду! Не раб, а будущий победитель. Он пришел положить начало великой войне людей против скотов, и это случится не в темном углу вдали от чужих глаз, а при свете дня на виду у всех!
И пусть все запомнят, каково вставать у него на пути.
Горячий ветер трепал ему волосы, глаза цвета неба стали холодными, как зима, и жестокими, как смерть.
Голова поверженного врага колотилась на ходу о булыжники, и праздничные настилы, оставляя кровавые следы и все больше превращаясь в месиво.
Обнажив все свои стигмы, Эш с открытой грудью шел по центральным улицам города и тащил за собой изуродованную жертву.
Дети и женщины с визгом разбегались в стороны.
Мужчины пятились к своим домам, хлопали дверями мастерских и харчевен, укрываясь внутри.
Собаки надрывно выли.
Кто-то любопытный наблюдал в отдалении, прикрыв ладонью рот и не сводя с ужасающего стигматика глаз.
Кто-то надрывно пытался призвать стражу, но напрасно. И не потому, что эти призывы никто не слышал, а потому что стража уже давно была здесь.
Воинов позади Эша набиралось все больше, но никто из них не отваживался броситься на обезумевшего стигматика, чтобы остановить его. Патрули просто сопровождали его на расстоянии, не вмешиваясь в происходящее.