Стих и проза в культуре Серебряного века

Орлицкий Юрий

ПоэтВ серебристые ризы тумана оделась тоска.Дочь ЗодчегоСердце тумана пронзили дневные лучи.ПоэтГолос тоски прозвенел.Дочь ЗодчегоЭто волны хрипели у берега.ПоэтКак звонок пронзительный голос тоски.Дочь ЗодчегоСолнце пронзит ее ризу и сердце – ты будешь свободен.ПоэтСолнце закатится скоро.Дочь ЗодчегоНа закате ты будешь свободен.ПоэтСказки твои о свободе пленяют меня.

Похожим образом построено и последнее, третье, действие драмы: диалог героев здесь также «спрятан»

в прозаическое обрамление.

Наконец, «Незнакомка» (1906); здесь перед нами – количественное преобладание прозы: ею написаны первое видение целиком и третье – за исключением одной реплики Поэта. Второе, напротив, целиком стихотворное. То есть в этой пьесе стих и проза распределены достаточно строго.

При этом стихотворная часть представляет собой сложную полиметрическую композицию с использованием различных силлабо-тонических размеров и типов тонического стиха, в большинстве своем – римфованного. В такой метрической обстановке метр как средство объединения стиха и прозы, по сути, утрачивает практический смысл. Однако в этой драме метра особенно много в экспозиционных ремарках – как раз там, где автору необходимо разрушить прозаический монолит, для чего он и «прослаивает» его подобиями стихотворных строк.

Так, в экспозиции к первому видению четыре силлабо-тонических фрагмента, два из них – ямбы: …под голубым вечерним снегом…; а у брата его, полового, усы…; У одного окна, за столиком, сидит…; Несколько пьяных компаний.

Перед стихотворным вторым видением метрических фрагментов еще больше – семь: дома, обрываясь внезапно…; пустынный мост через большую реку; По обеим сторонам моста…; …корабли с сигнальными огнями…; бесконечная, прямая, как стрела…; …и белыми от инея деревьями; В воздухе / порхает и звездится снег. Силлабо-тонические метры встречаются и в ремарках по ходу видения: Всё становится сказочным; еще храня свой бледный / падучий блеск; Снег, вечно юный, одевает…; …как тихое, синее пламя; Волокут Поэта дальше; На фоне плаща его светится луч.

Кроме того, в «Незнакомке» нами отмечено 23 случая «перетекания» метра из реплик в наименования субъектов речи и в ремарки: некоторые из них весьма выразительны:

Долго ждал я тебя на земле.НезнакомкаПротекали столетья, как миги;Я звездою в пространствах текла.ГолубойТы мерцала с твоей высоты;ГолубойБольше взора поднять не могу;НезнакомкаТы можешь сказать мне земные слова?;НезнакомкаКто ты?Голубой;НезнакомкаО чем ты поешь?Голубой;НезнакомкаТы мертв или жив?Голубой;НезнакомкаТы юн?ГолубойЯ красив.НезнакомкаПадучая дева-звезда;Видишь ты очи мои?ГолубойВижу. Как звезды – они.Незнакомка;ГолубойЯ коснуться не смею тебя.Незнакомка;НезнакомкаТы знаешь ли страсть?Голубой;Кровь молчалива моя.НезнакомкаТы знаешь вино?Голубой (еще тише);Кровь запевает во мне.Тишина.Незнакомка»;ГосподинО, романтика женской души!;Как имя твое?НезнакомкаПостой.Дай вспомнить;Простирает руки в небо. Поднял взоры.Звездочет.

Как видим, практически все метрические фрагменты в этой пьесе носят трехсложниковый характер. Это связано с анапестической формой наименования главных героев драмы: действительно, и сама Незнакомка, и Голубой, и Господин, и Звездочет – слова анапестические.

Можно сказать, что в «Незнакомке» функции метра несколько иные, чем в других драмах Блока: прежде всего, это поддержание силлабо-тонического метра в условиях активной экспансии тоники.

Совсем по-другому используется метр в драматической поэме «Песня судьбы» (1908). Несмотря на

авторское обозначение жанра, стихи в ней появляются только в третьей картине, в диалоге Германа и Друга; это пятистопный ямб, классический метр русской драматургии. Через некоторое время в их же диалоге вновь возникают стихотворные реплики. Наконец, звучит написанная четырехстопным ямбом «Песня судьбы» в исполнении Фаины, вслед за которой снова возникает пятистопник Германа.

Особенно интересен финал этой картины, в котором много метрических отрывков, причем исключительно ямбов:

Герман…Прочь маску! Человек перед тобой!Фаина выпрямляется и вся становится тонкой и высокой, какбич, стиснутый в ее пальцах.ФаинаНе подходи.Герман вскакивает на эстраду. Взвившийся бич сухимплеском бьет его по лицу, оставляя на щеке красную полосу.Каким-то случайным движением Герман падает на колени исмотрит на Фаину.В зале стало тихо. Вызывающая улыбка на лице Фаиныпропадает. Рука с бичом упала. Взор ее далек и бесконечно /печален.ФаинаБедный.И, не забыв поднять свой черный шлейф, Фаина идет за кулисы походкой любимицы публики. В ту же минуту пропадает в толпе печальный Спутник ее, внимательно следивший за происходящим.Друг (в толпе, со свойственной ему серьезностью)Се человек.Толпа уже отвлечена слухом о казни.

Далее, в прозаических четвертой, пятой и шестой картинах, вновь встречается много случайных метров, в основном – в речи Германа; как правило, это монологи героя, насыщенные патетикой. В основном это опять ямб:

И пахнет свежими духами;…не знаете, как это важно для меня;Сердце проснулось и словно забилось сильнее…;Я услыхал тогда волнующую музыку— / она преследует меня…;…и чей-то голос говорит мне;И больше я уж не могу уснуть…;…душа как шумный водопад!;я увидал в окно весну, я услыхал…;…и вот забыл ее! Не помню / ее лица!;Не помню даже этих страшных глаз!;…не знаю только, / куда идти, но все пути свободны!;Никто не смеет заикнуться об измене!;…свободен – должно неминуемо идти…;Я ушел не во имя свое!;…горит, и тоскует, и рвется куда-то со мной заодно!;Да, может быть, я – у порога / безумия… или прозрения!;…живу я жизнью всех времен, живу.

Насыщен метрами и монолог Германа, повествующий о Куликовской битве: Князь встал с дружиной на холме, земля дрожала…; Непрядва убралась туманом, как невеста / фатой; …настало вот такое же осеннее…; И двинулся с холма сияющий…; И воевода повторял, остерегая…

Зато в лирических монологах Фаины в той же четвертой и следующих за ней картинах метра практически нет, кроме фразы: «Не буду спать всю ночь! Мне вас не надо! (Бросается на землю.)».

Метризация возникает, однако, в ремарочном описании прихода Фаины и затем ее встречи с Германом:

Наполняя воздух страстным звоном голоса, вторит ему Фаина.

Фаина

Приди ко мне! Я устала жить! Освободи меня! Не хочу уснуть! Князь! Друг! Жених! Весь мировой оркестр / подхватывает страстные призывы Фаины. Со всех концов земли набегают волны утренних звонов.

Разбивая все оковы, прорывая все плотины, торжествует победу страсти все море мировых скрипок. В то же мгновение на горизонте, брызнув над лиловой полосою дальних туч, выкатывается узкий край красного солнечного диска, и вспыхивает всё золото лесов, всё серебро речных излучин, все окна дальних деревень и все кресты на храмах. Затопляя сиянием землю и небо, растет над обрывом солнечный лик, и на нем – восторженная фигура Германа с пылающим лицом.

Фаина близится, шатаясь, как во хмелю, и в исступлении поднимает руки.

Метр здесь безусловно подчеркивает кульминацию действия; невозможно предположить, что он возникает в картине заветной встречи непредумышленно.

Надо сказать, метры сопровождают Германа и дальше: «Всё знаю. Всё знаю теперь. Не тревожь…»; «Не вижу ничего. Не помню ни о чем. Чьи это очи / – такие темные? Чьи это руки…».

Наконец, драма «Роза и крест» (1912) представляет собой наиболее сложное прозиметрическое построение: в ней много песен, строфически выделенных из общего массива текста и создающих полиметрию стиховой части драмы; немало стихотворных диалогов и больших целиком стихотворных сцен, много контрастных противопоставлений стихотворной и прозаической речи; встречаются также протяженные прозиметрические монологи – например, у Алискана в начале четвертого действия: