«Стихи мои! Свидетели живые...»: Три века русской поэзии
Шрифт:
Ещё раз мотив живой-мёртвой ласточки возникнет в стихотворении «Чуть мерцает призрачная сцена…» (1920), отразившее впечатления от оперы Глюка «Орфей и Эвридика» и ощущение, что весна бессмертна, что вечно звучит ария «Ты вернёшься на зелёные луга». И, может быть, растает снег и оживёт ласточка: «И живая ласточка упала / На горячие снега». В этих пронзительных словах (сплошные ударные «а») переданы и боль, и радость, «хрупкое веселье русской культуры посреди гибельной стужи русской жизни» (С. Аверинцев). Так отдалённо, чуть слышно аукнулась у Мандельштама державинская аналогия — ласточка и мысли о смерти и бессмертии.
Не менее важная ипостась мандельштамовской ласточки — её связь с внешним и внутренним обликом знакомых ему, реальных женщин (и это тоже державинская традиция). Она фигурирует в стихах,
Вероятно, не без мандельштамовского влияния «залетели» ласточки в поэзию А. Ахматовой и М. Цветаевой, которые внимательно читали его стихи и подчас вступали с ним в поэтический диалог, а Цветаева называла его молодым орлом, лебедем, воронёнком. В ахматовской поэме «У самого моря» (1914) умирающему царевичу героиня кажется птицей, и он стонет: «Ласточка, ласточка, как мне больно!» И сама поэтесса будет сравнивать себя со свободной ласточкой («Теперь никто…», 1916). А в позднем творчестве напишет: «Там ласточкой реет старая боль» («Путём всея земли», 1940) и пообещает не смущать людей после своей смерти «ни ласточкой, ни клёном, ни тростником» («В 40-м году»), а в «Полночных стихах» (1963) о радостях давно прошедшей любви скажет так: «Днём перед нами ласточкой кружилась, / Улыбкой расцветала на губах».
И у Цветаевой первые ласточки тоже появились в 1914 г. и тоже в связи со смертью: прилетели они в марте и принесли с собой «детский лепет», а в ноябре «сизокрылые касатки — за моря» и малютку унесли с собой («Его дочке»). И также будет именовать себя ласточкой (и Психеей): «Возлюбленный! Ужель не узнаёшь? / — Я ласточка твоя — Психея!» («Не самозванкой я пришла домой…», 1918). Для Цветаевой, как и для Ахматовой, ласточка несёт с собой молодость, и волю, и любовь.
Без слов и на слово — Любить… Распластаннейшей В мире — ласточкой! Скоро уж из ласточек — в колдуньи! Молодость моя! Простимся накануне…Правда, есть в цветаевской поэзии и вовсе непривычная, странная метафора «ласточки интриги»: «Ночные ласточки Интриги — / Плащи, крылатые герои / Великосветских авантюр…» (1918).
Если среди цветаевских ласточек преобладают метафорические, то у В. Набокова (поэтический псевдоним Сирин — «птичье прозвище моё») реют реальные, но очеловеченные птички, рассказывающие «иноку ласковому» о своих полётах над монастырём, об осеннем перелёте в Царьград и Назарет, о возвращении обратно, на север, в апреле.
И, не понимая птичьих маленьких и звонких слов, ты нас видишь над крестами бирюзовых куполов.А другая ласточка была увидена на мосту и герои клялись запомнить её навсегда: «И как мы заплакали оба <…> Как вскрикнула жизнь на лету…» («Ласточка» из романа «Дар»).
В революционную и советскую эпоху стихотворцам долгое время было не до пейзажей и птиц. Как заявлял Н. Тихонов, «я вовсе не птичий поклонник», хотя иногда и прибегал к «птичьим» сравнениям: «Пусть мысль, как ласточка на круче, / Трепещет радужным крылом» (1916) и «чертит ласточка кольцо ему» — в обрисовке Гуинплена, «человека, который смеётся» (1919). У Э. Багрицкого в «Тиле Уленшпигеле» (1921) «свист ласточек сливается с ворчаньем
С темой любви — в духе русской поэтической традиции — ассоциируется образ ласточки в стихах О. Берггольц. Птица задела крылом лирическую героиню, и ей почудилось, что её коснулся рукой любимый: «Ласточка, судьба моя… Точно крылья проросли / Там, где ты крылом коснулась» («Ласточки над обрывом»). Знаком долгожданной доброй вести становится рукотворная птичка в блокадном Ленинграде — «маленькую ласточку из жести я носила на груди»: «жду письма», но до сих пор не получила его («Ласточка», 1946). А вот Н. Асеев в «Письмах к жене, которые не были посланы» (1943) замечает в небе те же «детали», что до войны, и «также ласточки летали, только нет тебя со мной».
В период Отечественной войны ласточки напоминали о мирной жизни, о родном доме. В 1944 г. были написаны два стихотворения, перекликавшиеся между собой, — «Стихотворение неизвестного солдата» А. Твардовского и «Ласточка» М. Исаковского. В первом описывалось, как в траншее весной поселилась ласточка, «не найдя родимой крыши на пожарище села». Но скоро начнётся наступление, и скучно станет «доброй жиличке» прилетать в «затихший дом». Во втором, несмотря на бои и гремевшую артиллерию, «ласточка уже взялась за дело и, хлопоча, гнездо себе вила». А люди говорили: «хоть и мала, а знает что к чему».
В русской поэзии второй половины ХХ в. изредка попадаются отдельные наблюдения за поведением ласточек. Удивляется их «повадке» Н. Заболоцкий: «Славно ласточка щебечет, / Ловко крыльями стрижёт. / Всем ветрам она перечит, но и силы бережёт» («Ласточка», 1958). И сопоставляет свою душу с касаткой, которая летит в далёкий край, плачет и стучится в другую душу.
Горько ласточка рыдает И не знает, как помочь, И с кладбища улетает В заколдованную ночь.С. Маршак обращает внимание на то, что прибрежные ласточки, «кружась, не смели залетать туда, где стонущие чайки садились на морскую гладь» («Стояло море над балконом», 1963). А у М. Алигер влюблённая женщина, «как ласточка в полёте, морских глубин касается чуть-чуть» («Ласточки», 1970).
Соединение реального и символического планов, как у Заболоцкого, находим и в стихах А. Тарковского. «Мать-весна, неряха городская» свесила ноги с моста и «первых ласточек бросает в пустоту» («Ранняя весна», 1958). «Всего дороже в мире птицы, звёзды и трава», «до заката всем народом лепят ласточки дворец», а в детстве «бабочки садятся нам на плечи, и ласточки летают высоко» (1968, 1976). В стихотворении «Ласточки» (1967) автор воздаёт хвалу птицам с «зоркими зрачками», живущим в горах и говорящим «по-варварски свободно», и просит их: «Вы спойте, как в дурмане, на языке своём одну строку мою».
В «Балладе о ласточке» (1967) Е. Евтушенко рассказана трогательная история о спасении ласточкиного гнезда с птенцами. Грубый, хамоватый крановщик, бывший детдомовец, пожалел птичку, которая, «крича, металась… со всхлипами», видя, что поднимается в воздух шифер с «живым, тёплым, пищавшим» гнездом. Герой осторожно опустил его на крышу склада, и этим поступком смягчил сердце ранее отвергавшей его женщины. А в «Ласточке» (1968) Н. Рубцова описан грустный сюжет о гибели выпавшего из гнезда птенчика и горе его матери: «Ласточка рядом носилась, / Словно не веря концу», и рыдала. «Ласточка! Что ж ты, родная, / Плохо смотрела за ним?» Если у Евтушенко и Рубцова живут реальные птицы, то у Е. Игнатовой ласточка, которая «несёт фонарик света», но сама парит вслепую, олицетворяет «долгую любовь, не ждущую ответа» («Как зацветает время у виска…», 1969).