Шрифт:
Константин Бальмонт
Крик часового
Сонет
Пройдя луга, леса, болота, горы,
Завоевав чужие города,
Солдаты спят. Потухнувшие взоры —
В пределах дум. Снуёт их череда.
Сады, пещеры, замки изо льда,
Забытых слов созвучные узоры,
Невинность чувств, погибших навсегда, —
Солдаты
Назавтра бой. Поспешен бег минут.
Все спят. Всё спит. И пусть.
Я – верный – тут.
До завтра сном беспечно усладитесь.
Но чу! Во тьме – чуть слышные шаги.
Их тысячи. Всё ближе. А! Враги!
Товарищи! Товарищи! Проснитесь!
Соединённые
Сожжённый край томительной равнины.
На ней забытый раненый солдат.
Вдали синеют горы-исполины.
– «Ты не придёшь, ты не придёшь назад!»
Там, где-то, край обиженный и бедный.
В глухой избе, за пряжей, у окна,
Какая-то одна, с улыбкой бледной,
Вдали от мужа – мужняя жена.
Меняет солнце область созерцанья,
Роняет тень одним, и жжёт других.
Всё ближе ночь. Всё тише восклицанья.
В такую ночь пришёл он как жених.
Равнины спят. Пред счастьем пробужденья
Меняет солнце пышный свой наряд.
К одной стране восходят все виденья.
– Да, он придёт, придёт к тебе назад!
Война
1
История людей —
История войны,
Разнузданность страстей
В театре Сатаны.
Страна теснит страну,
И взгляд встречает взгляд.
За краткую весну
Несчётный ряд расплат.
У бешенства мечты
И бешеный язык,
Личина доброты
Спадает в быстрый миг.
Что правдою зовут,
Мучительная ложь.
Смеются ль, – тут как тут
За пазухою нож.
И снова льётся кровь
Из тёмной глубины.
И вот мы вновь, мы вновь —
Актёры Сатаны.
2
Боже мой, о, Боже мой,
за что мои страданья?
Нежен я, и кроток я, а страшный мир
жесток.
Явственно я чувствую весь ужас трепетанья
Тысяч рук оторванных, разбитых рук и ног.
Рвущиеся в воздухе безумные гранаты,
Бывший человеческим
и ставший зверским взгляд,
Звуков сумасшествия тяжёлые раскаты,
Гимн свинца и пороха, напевы пуль звенят.
Сонмы
что жалят в самом деле,
И готовят Дьяволу не жёлтый, красный мёд,
Соты динамитные, летучие шрапнели,
Помыслы лиддитные, свирепый пулемёт.
А далеко, в городе, где вор готовит сметы,
Люди крепковыйные смеются, пьют, едят.
Слышится: «Что нового?»
Слегка шуршат газеты.
«Вы сегодня в Опере?» —
«В партере, пятый ряд».
Широко замыслены безмерные мученья,
Водопад обрушился, и Хаос властелин,
Всё моё потоплено, кипит, гудит теченье, —
Я, цветы сбирающий, что ж сделаю один!
3
«Кто визжит, скулит, и плачет?»
Просвистел тесак.
«Ты как мяч, и ум твой скачет,
Ты щенок, дурак!»
«Кто мешает битве честной?»
Крикнуло ружьё.
«Мёртвый книжник, трус известный,
Баба, – прочь её!»
«Кто поёт про руки, ноги?»
Грянул барабан.
«Раб проклятый, прочь с дороги,
Ты должно быть пьян!»
Гневной дробью разразился
Грозный барабан.
«Если штык о штык забился,
Штык затем и дан!»
Пушки глухо зарычали,
Вспыхнул красный свет,
Жерла жерлам отвечали,
Ясен был ответ.
Точно чей-то зов с амвона
Прозвучал в мечте,
И несчётные знамёна
Бились в высоте.
Сильный, бодрый, гордый, смелый,
Был и я солдат,
Шёл в безвестные пределы,
Напрягая взгляд.
Шло нас много, пели звоны.
С Неба лили свет
Миллионы, миллионы
Царственных планет.
Война, не вражда
1
Мне странно подумать, что трезвые люди
Способны затеять войну.
Я весь – в созерцательном радостном чуде,
У ласковой мысли в плену.
Мне странно подумать, что люди враждуют,
Я каждому рад уступить.
Мечты мне смеются, любовно колдуют,
И ткут золотистую нить.
Настолько исполнен я их ароматом,
Настолько чужда мне вражда,
Что, если б в сражении был я солдатом,
Спокойно б стрелял я тогда.
Стрелял бы я метко, из честности бранной,
Но верил бы в жизнь глубоко.
Без гнева, без страха, без злобы обманной,
Убил бы и умер легко.