Стихи

Коллектив авторов

1942

Русалка

Заключительная сцена к пушкинской «Русалке»

Берег

Князь

Печальные, печальные мечты вчерашняя мне встреча оживила. Отец несчастный! Как ужасен он! Авось опять его сегодня встречу, и согласится он оставить лес и к нам переселиться…

Русалочка выходит на берег.

Что я вижу! Откуда ты, прелестное дитя?

Русалочка

Из терема.

Князь

Где

ж терем твой? Отсюда до теремов далече.

Русалочка

Он в реке.

Князь

Вот так мы в детстве тщимся бытие сравнять мечтой с каким-то миром тайным. А звать тебя?

Русалочка

Русалочкой зови.

Князь

В причудливом ты, видно, мастерица, но слушатель я слишком суеверный, и чудеса ребенку впрок нейдут вблизи развалин, ночью. Вот тебе серебряная денежка. Ступай.

Русалочка

Я б деду отнесла, да мудрено его поймать. Крылом мах-мах и скрылся.

Князь

Кто — скрылся?

Русалочка

Ворон.

Князь

Будет лепетать. Да что ж ты смотришь на меня так кротко? Скажи… Нет, я обманут тенью листьев, игрой луны. Скажи мне… Мать твоя в лесу, должно быть, ягоду сбирала и к ночи заблудилась… иль попав на топкий берег… Нет, не то. Скажи, ты — дочка рыбака, меньшая дочь, не правда ли? Он ждет тебя, он кличет. Поди к нему.

Русалочка

Вот я пришла, отец.

Князь

Чур, чур меня!

Русалочка

Так ты меня боишься? Не верю я. Мне говорила мать, что ты силен, приветлив и отважен, что пересвищешь соловья в ночи, что лань лесную пеший перегонишь. В реке Днепре она у нас царица; "Но, — говорит, в русалку обратясь, — я все люблю его, все улыбаюсь, как в ночи прежние, когда бежала, платок забывши впопыхах, к нему за мельницу".

Князь

Да, этот голос милый мне памятен. И это все безумье — и я погибну…

Русалочка

Ты погибнешь, если не навестишь нас. Только человек боится нежити и наважденья, а ты не человек. Ты наш, с тех пор как мать мою покинул и тоскуешь. На темном дне отчизну ты узнаешь, где жизнь течет, души не утруждая. Ты этого хотел. Дай руку. Видишь, луна скользит, как чешуя, а там —

Князь

Ее глаза сквозь воду ясно светят, дрожащие ко мне струятся руки! Веди меня, мне страшно, дочь моя… Исчезает в Днепре.

Русалки (поют)

Всплываем, играем и пеним волну. На свадьбу речную зовем мы луну. Все тише качаясь, туманный жених на дно опустился и вовсе затих. И вот осторожно, до самого дна, до лба голубого доходит луна. И тихо смеется, склоняясь к нему, Царица-Русалка в своем терему.

Скрываются. Пушкин пожимает плечами.

1942

* * *

Минуты есть: "Не может быть, — бормочешь, не может быть, не может быть, что нет чего-то за пределом этой ночи", и знаков ждешь, и требуешь примет. Касаясь до всего душою голой, на бесконечно милых мне гляжу со стоном умиленья и, тяжелый, по тонкому льду счастия хожу.

27 декабря 1953

Семь стихотворений

1

Как над стихами силы средней эпиграф из Шенье, как луч последний, как последний зефир… comme un dernier rayon, [4] так над простором голым моих нелучших лет каким-то райским ореолом горит нерусский свет!

1956

2

Целиком в мастерскую высокую входит солнечный вечер ко мне: он как нотные знаки, как фокусник, он сирень на моем полотне. Ничего из работы не вышло, только пальцы в пастельной пыли. Смотрят с неба художники бывшие на румяную щеку земли. Я ж смотрю, как в стеклянной обители зажигается сто этажей и как американские жители там стойком поднимаются в ней.

4

Как последний луч (фр.). В С.: "зефир… comme un dernier…/ Так ныне над простором голым/ моих минувших лет".

3

Все, от чего оно сжимается, миры в тумане, сны, тоска, и то, что мною принимается как должное — твоя рука; все это под одною крышею в плену моем живет, поет, но сводится к четверостишию, как только ямб ко дну идет. И оттого, что — как мне помнится жильцы родного словаря такие бедняки и скромницы: холм, папоротник, ель, заря, читателя мне не разжалобить, а с музыкой я незнаком, и удовлетворяюсь, стало быть, ничьей меж смыслом и смычком.

–

"Но вместо всех изобразительных приемов и причуд, нельзя ль одной опушкой существительных и воздух передать, и даль?" Я бы добавил это новое, но наподобие кольца сомкнуло строй уже готовое и не впустило пришлеца.

4

Вечер дымчат и долог: я с мольбою стою, молодой энтомолог, перед жимолостью. О, как хочется, чтобы там, в цветах, вдруг возник, запуская в них хобот, райский сумеречник. Содроганье — и вот он. Я по ангелу бью, и уж демон замотан в сетку дымчатую.